Жду. Люблю. Целую - страница 40

Конечно, Макс сердился на Мариетту за ее слепоту, за трусость. Он сердился на нее за то, что она забыла о незыблемых ценностях, о чести и достоинстве. Из-за таких негодяев, как ее муж, как те, кто поддерживал режим, виновный в преступлениях против человечества, из-за того, что они хотели сделать со страной, Германия перестала принадлежать к сообществу людей. И все это вызывало у него чувство, которое доселе было ему незнакомо: ненависть, разрушительную и опасную в первую очередь для своей собственной души.

Макс не был гордецом. Он умел прощать многое. Обыденный эгоизм, непостоянство в дружбе, сердечные ошибки, даже безответную любовь. Считая это обычными человеческими слабостями, он мог о них сожалеть и от них страдать, но он их принимал, так как был, прежде всего, человеком свободным и с уважением относился к другим. Тем не менее он никогда не выносил стремление к власти, все то, что вызывает зависть и желание обладать, приводит к агрессии и войне.

— Как я могу сердиться на мать Акселя? — сказал он, прежде чем приложить палец к губам сестры.

На молчаливый город опускались сумерки. В воздухе, проникающем сквозь разбитые стекла окон, ощущался запах гари и разлагающихся трупов. Тысячи мертвых тел были похоронены в спешке, прямо на месте гибели. Теперь всех убитых необходимо было эксгумировать и перезахоронить. Не хватало гробов, похоронных команд, транспортных средств. В то лето в самом сердце Берлина мертвых переносили на руках.

Состояние сестры тревожило Макса. Он понимал, что у Мариетты температура, что она очень слаба. Она постоянно дремала с открытым ртом, тяжело и со свистом дышала. Власти боялись вспышек эпидемии, сохранившиеся больницы были битком набиты пациентами с диагнозом дизентерия и тиф.

Аксель отправился на поиски еды. Обычно они питались бульонными кубиками и черным, плохо пропеченным хлебом, который прилипал к зубам и вызывал расстройство желудка. Денег в обращении не было, магазины не работали, надо было как-то выкручиваться. Стал популярным бартер. Меняли все на все. Черный рынок в основном функционировал возле Бранденбургских ворот.

Скрепя сердце Макс поинтересовался у сестры о судьбе супруга. Он отпустил язвительное замечание, узнав, что Курт Айзеншахт вовремя улетел на самолете вместе с несколькими партийными бонзами, теми, кого именовали «золотыми фазанами», возможно, за неповторимую красоту их оперения. Он и раньше ни секунды не сомневался, что этот человек найдет способ спасти свою шкуру. Такие дьяволы, как он, обладают несколькими жизнями.

Задумавшись, он не услышал, как в помещение вошла девушка в черном берете. Увидев в комнате ее тонкий силуэт, белую повязку на рукаве, Макс поднялся, несколько удивленный. Она смотрела на него молча, с непроницаемым лицом, сжимая в руке дужку ведра с водой, такая бледная и прозрачная, что походила на привидение.

— Что вам угодно, фрейлейн? — осведомился он.

— Кларисса, это ты? — глухо спросила Мариетта. — Заходи, не бойся. Это мой брат.

Успокоившись, незнакомка улыбнулась и поставила ведро на пол. Вода забрызгала ее платье, которое из-за этого прилипало к ногам.

— Кларисса теперь живет с нами, — объяснила Мариетта. — Она прибыла из Истенбурга.

Сестра могла ничего не добавлять. Макс слышал о печальной истории беженцев из Восточной Пруссии, которые, заполонив дороги, продвигались на запад, оставляя за собой не только свои дома, но свое наследие и свое будущее.

— Как вы себя чувствуете, фрау Айзеншахт? — спросила Кларисса.

— Немного лучше, спасибо, — бодро ответила Мариетта. — Теперь, когда нашлись Аксель и Макс, чего я могу еще желать? Возвращение брата оказалось для меня словно приглашением на коктейль.

Шутка не вызвала смеха у Клариссы, Макс же забеспокоился еще больше, озабоченно изучая лицо больной. Несколько минут спустя, когда Мариетта уснула, Кларисса вышла на балкон. Травинки пробивались из швов кирпичной кладки.

— Это опасно, — сказал Макс, подходя к окну. — Вам лучше вернуться в комнату.

— Не думаю. Балкон еще крепко держится, — сказала она, пожав плечами.

— Я переживаю за Мариетту. Надеюсь, она не подхватила чего-то серьезного, но у нее плохо с легкими. Я должен отправиться за доктором.