Жду. Люблю. Целую - страница 42

В день, когда она первый раз получила увольнение, Ксения поднялась очень рано. Дорога, связывающая предместье Фрохау, где были расквартированы французские военные, с центром города, напоминала линию фронта. Трамваи ходили нерегулярно. Редкие поезда метро были забиты до отказа, поэтому Ксении повезло, что она смогла напроситься в попутчики к американскому сержанту, у которого был джип.

Худые подозрительные берлинцы рыскали по городу в поисках съестного и топлива, чтобы обогревать свои жилища. Английские и американские военные, словно туристы, толпами бродили вокруг останков Рейхстага, который охраняли русские солдаты, не скрывающие гордости как завоеватели неприятельской столицы.

До появления в Берлине союзников русские безраздельно владели городом и учинили здесь масштабный грабеж, который называли репарацией. Разбирали заводское и фабричное оборудование. Тащили все, что попадалось им под руку: мебель, часы, пилы, кастрюли, радиоприемники, граммофоны, зеркала, одеяла, пишущие машинки, одежду, электрические лампочки и даже предметы, назначение которых им было неизвестно, чтобы хвастаться ими перед близкими. Все это увязывалось в узлы и водружалось на велосипеды. Все, что не могли унести, рвали и ломали.

Перейдя границу Германии и обнаружив на вражеской земле ухоженные фермы и впечатляющие строения в больших городах, многие русские не могли взять в толк, зачем такой на первый взгляд благополучной стране как Германия понадобилось нападать на Советский Союз? У некоторых такое благополучие наряду с яростью вызывало и восхищение, что не могло не встревожить представителей высших политических сфер, которые, чтобы пресечь это и опустить советского солдата до уровня простого вандала, едва ли не открыто призывали к грабежу.

Неудивительно, что к появлению в Берлине англичан, американцев и французов русские отнеслись прохладно, как к тем, кто явился делить не им приготовленный пирог.

Сталкиваясь с соотечественниками, Ксения испытывала странные чувства, словно они разговаривали на разных языках, как в прямом, так и в переносном смысле. Появилось много новых слов. Русские подшучивали над речью Ксении, находя ее излишне правильной, литературной. Тридцать лет советского режима наложили неизгладимый отпечаток на характеры этих людей, они напоминали пришельцев из совершенно другого мира. Вместе с языком изменилась и манера поведения. Но, несмотря на это, что-то продолжало ее связывать с этими непонятными для западного мира людьми, чей славянский темперамент, приверженность к крайностям, от великодушия до презрительной жестокости, преобладание чувств над разумом возвращали ее в детство. Когда во время приема советский офицер заговорил при ней о героизме жителей блокадного Ленинграда, в ее памяти тут же возник родной город: львы с белоснежными мраморными гривами, мосты, дворцы, золотые купола храмов. Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград: три названия одного и того же города, который навсегда останется ее городом, городом, из которого ее прогнала революция. Запретным городом. Ее исчезнувшим королевством. Ее молчаливой молитвой.

— Leave те here![12] — сказала она безостановочно болтающему всю дорогу американцу.

Он, казалось, удивился, но послушался. Поблагодарив за любезность, Ксения соскочила со ступеньки джипа. Глядя, как профессиональный соблазнитель, американец предложил ей встретиться возле Курфюрштендамм, чтобы отправиться послушать джаз в одном из местечек, где, правда, нечего есть, но зато подают разные напитки, Ксения ограничилась скупой улыбкой. Она так нервничала, что не могла разжать зубы. Как он не может понять, что ей необходимо остаться одной! Немедленно. К счастью, сержант не стал настаивать.

Несмотря на то, что она была готова увидеть здание универмага Линднер в плачевном состоянии, Ксения все равно вздрогнула. От магазина Сары практически ничего не осталось. Фасад здания был полностью разрушен, витражи, некогда прекрасные, разбиты вдребезги. Через зияющие дыры окон можно было увидеть разоренные залы. С замирающим сердцем Ксения подошла ближе. Как и везде в городе, здесь ощущался зловещий запах пыли и разлагающихся трупов. В подвалах, где когда-то хранились товары, слышалось копошение, там шла своя скрытая жизнь — люди, потерявшие кров, использовали для жилья все, что уцелело, со страхом думая о приближающихся зимних холодах и их верных спутниках — голоде и болезнях. Уже теперь, пока земля еще не замерзла, оккупационные власти распорядились загодя рыть братские могилы для будущих жертв.