Железные ворота - страница 28

— И ты опять собираешься с ним? — воскликнула в испуге Урания.

— Я — не Мэри. Впрочем…

В это время в окно постучал Евтихис и крикнул:

— Ну как, девочки? Это же не фрак, отутюживать не надо.

Урания бережно передала ему в дверь рубашку, не решаясь поднять на него глаза. Она видела только его руки.

— Не знаю, угодила ли я…

— Ну, полно тебе… замечательно! Лишь бы она не была похожа на тряпку.

Тут же посреди двора он быстро переодел рубашку и строго сказал матери, чтобы ничего не вносили в квартиру, пока он не вернется.

Когда Урания вошла в комнату, Алики осторожно водила утюгом по своей выходной юбке.

— Ты наденешь ее сегодня? Не боишься? — с ужасом спросила Урания.

— А что?

— Сегодня не шел дождь. Будет сухо…

Алики посмотрела в окно. На углу перед кофейней мотоцикла еще не было.

— Что бы ни болтали — Евтихис молодчина, — сказала Урания. — Он женится на Мэри, потому что любит ее, пусть даже…

Она приникла к другому окну, которое выходило во двор, и сделала знак Алики подойти поближе. Сквозь щели в ставне можно было разглядеть темноволосую головку Измини, прислонившуюся к воротам.

— Плачет?

— Точно все перед ней виноваты, — сказала Алики и опять принялась гладить.

Девушки были одинакового мнения, что Измини страдает из-за собственной глупости. Может быть, ей приятно мучиться. Она работает в фирме счетоводом, получает жалованье — подумаешь, счастье какое! Говорит, что много лет не видела своего жениха, но кто ей поверит… Впрочем, она правильно поступает, а то ее выследят и его обнаружат. Кто знает, где они встречаются?.. Он ведь сын судьи. Высокий такой партизан. Однажды он появился здесь, у него была густая черная борода. Как он весело смеялся. А когда здоровался, страшно было, что он руку оторвет. С тех пор прошло много лет. Они наверняка встречаются тайно, и он ее любит. Но почему у нее тогда такой ожесточенный взгляд и она всегда печальная?

— Так ты опять поедешь сегодня в Дафни?

— Не знаю, — в раздумье ответила Алики.

Измини устала изучать улицу и прохожих. Пила жужжит теперь еще громче. На остановке опять собрался народ. Со всех сторон раздается грохот и лязг железа — ремонтируют автомобили. Изменился весь облик квартала. А что сталось со старыми друзьями? Часть разъехалась, часть погибла, а если встретишь случайно кого-нибудь, то даже не здороваешься, кто знает, помнят ли еще тебя. Каждый заботится лишь о том, чтобы для него война была окончена. А мы намного отстали, как нам перейти к мирной жизни, если Ангелос еще в опасности? Ведь к нам за эти годы и весна ни разу не приходила!

Из-за угла показался господин Харилаос. Он шел твердой походкой. Поравнявшись с Измини, он шепнул ей:

— Я должен сообщить вам нечто важное…

Во дворе, около лестницы, их остановила тетушка Стаматина.

— Неужто он имел право выкинуть нас на улицу? Вы вот, господин Харилаос, судили людей, так ответьте, справедливо ли это? Он даже не сказал нам причины.

— А что вас задело больше: что вы оказались на улице или что он не сказал вам причины? — спросил господин Харилаос.

— Почему ж он скрывает от своей матери, что у него на уме?

— А если бы он не скрывал, что б изменилось?

— Он командует нами, а мы пляшем под его дудку.

— Вы правы, — сказал судья, — но раз вы пляшете под его дудку…

— А что нам остается делать? Он сам вышвырнул вещи. Справедливо ли это?

— Видите ли, в наше время, что бы ни сделал человек, все считается справедливым. Вот до чего докатились!

— А если бы вы нас судили?

— Ваш сын полагает, что может сам все решать, а вы, естественно, желаете знать, что он решил. Но раз вы сидите во дворе, значит, вы ему повинуетесь. Но не расстраивайтесь, он вам раскроет свои намерения, поступить иначе он не может.

Слова судьи не успокоили тетушку Стаматину. Ничего тут не разберешь. Вот и в тюрьму людей упрятывают тоже не поймешь за что.

Господин Харилаос простился со старухой и стал осторожно подниматься по лестнице, словно боясь разбудить кого-то.

— Неужто он прав? — кричала вслед судье тетушка Стаматина. — Скажите мне, и это справедливо?

Улыбнувшись, судья вошел к себе в квартиру, а старуха, насупившись, села опять на кровать посреди двора.