Железный марш - страница 7
— Ого, — самодовольно усмехнулся командир, — да этим целый полк вооружить можно…
— Товарищ майор, тут еще патефон есть! — радостно крикнул из погреба боец. — И пластинки!
— Валяй все наверх, Антипов, — распорядился командир. И, повернувшись к лейтенанту, добавил: — Ну-ка, грамотей, погляди, что они там нашли…
Патефон оказался превосходным — немецкий, каких среди прочих трофеев немало привезли в Россию после войны. Лейтенант и сам не отказался бы иметь такой. Вместе с ним из погреба извлекли добротный фибровый чемодан с пластинками. В основном они были литовские, довоенные, с национальными песнями. Нашлось и десяток немецких, с музыкой из популярных кинофильмов и военными маршами.
— Барахло, товарищ майор, — бегло перебрав их, заключил лейтенант.
— Барахло, говоришь? А ну-ка давай поглядим.
Командир, за годы войны сам поневоле немного освоивший немецкий, деловито порылся в ящике, извлек оттуда одну пластинку и даже присвистнул от удовольствия:
— Вот тебе раз… А ты говоришь: барахло… Эй, Гупало, а ну заводи эту хреновину!
Старшина огромными ручищами осторожно завел хрупкую машину, и вскоре над лесной поляной медленно поплыла дивная и всеми любимая мелодия. Бойцы, нехотя орудовавшие лопатами на краю леса, как по команде повернули головы, а лейтенант смущенно улыбнулся и опустил глаза. Это была «Серенада Солнечной долины». Настоящая американская пластинка, чудом затесавшаяся среди литовских песен и фашистских маршей. И как это он ее проглядел?
Когда пластинка доиграла, командир велел старшине завести ее еще раз. Он как будто забыл про пленных и думал теперь о чем-то своем, отрешенно покусывая стебелек дикой ромашки, сорванной им у крыльца.
— Готово, товарищ майор, — выбрав паузу, негромко доложил подошедший сержант.
Командир устало потянулся, застегнул гимнастерку и, переломив цветок, отшвырнул его прочь.
— Слышь, Гупало, — бросил он старшине, — валяй, что ли, веди этих волков…
Под дулами автоматов литовцев отвели к краю широкой ямы, куда выкопавшие ее бойцы уже сбросили тела убитых бандитов и проводника. Выстроившись в шеренгу, «лесные братья» угрюмо и молчаливо глазели по сторонам и выглядели совершенно равнодушными к своей участи. Казалось, им куда важнее были пестрые краски приближающейся осени, звонкие голоса птиц, живые солнечные пятна, мерцавшие у ног на примятой траве, и небо — выцветшее августовское небо с караванами белых облаков, которого им уже никогда больше не увидеть…
Разглядывая их угрюмые лица, лейтенант невольно поразился самообладанию и мужеству этих людей. Они знали, за что шли на смерть. И теперь, на краю бездны, мирно наслаждаясь последними мгновениями бытия, всем своим видом показывали гордое презрение к тем, кого называли проклятыми «оккупантами».
— Валяй, что ли, лейтенант, — зевая, произнес командир.
Машинально поправив воротничок своей влажной гимнастерки — по возвращении с задания он будет стирать ее еще не один раз, — лейтенант развернул набросанный небрежными каракулями листок приговора. Все понимали, что формальности были совершенно излишни, но командир, как всегда, строго придерживался установленного порядка.
— Именем Литовской Советской… — не своим голосом начал лейтенант. И тотчас осекся, потому что один из бандитов — тот самый, кому принадлежала фотография девочки, — метнув на него испепеляющий взгляд, смачно сплюнул, и лейтенант невольно содрогнулся от невыразимой ненависти, блеснувшей на мгновение в его глазах.
— Ах так, — угрожающе произнес командир. И, обернувшись к старшине, загадочно произнес: — Слышь, Гупало, а ну-ка неси сюда этот чертов патефон!
Старшина не заставил себя долго ждать. Заодно с патефоном он на всякий случай приволок и чемодан с пластинками и недоуменно уставился на своего командира.
Выбрав пластинку, тот с недоброй усмешкой процедил:
— Сейчас мы вам отходную сыграем…
В тишине, нарушаемой лишь озабоченным гудением невидимого шмеля, шершаво зашуршала игла патефона. Затем послышалась нарастающая дробь барабанов. И вскоре под ликующие взрывы меди и ритмичный чеканный шаг сотни лающих арийских глоток громогласно запели бравый фашистский марш.