Железный мост - страница 3

Также трудно сказать, кто на самом деле руководил тогда всеми этими процессами, ибо одного взгляда на молдавских писателей было достаточно, чтобы понять – это были не они. Как любые писатели, молдавские архитекторы душ были наивны и на самом деле, далеки от народа. Пропасть, отделявшая молдавского писателя от жителя бедного молдавского села, была не меньше, чем пропасть, отделявшая графа Толстого от вверенного ему царизмом и столь дорогого сердцу графа крепостного мужика.

Как-то так совпало, что с расцветом народного фронта двери зеленой «Республики Каберне» гостеприимно распахнулись, и так как-то совпало, что первыми в эти широко раскрытые двери ввалились округлые фигуры американцев. Они появились на молдавских улицах сразу в больших количествах. Смотреть на них было приятно, потому что все они улыбались, и весело, потому что одеты они были в ярко-оранжевые шорты, белые кроссовки, синие безразмерные футболки и зеленые бейсболки. Американцы были даже ярче нового молдавского флага.

Американцы стали открывать в Молдове культурные центры, которые призваны были помочь молдавским ученым разобраться в своей истории, и учебные центры, которые должны были учить молдавских учителей учить своих детей, потом появились магазины, у которых были более тривиальные цели, потом – некие информационно-культурные центры, цели которых были и вовсе неясны, судить о них можно было лишь по размеру и количеству спутниковых антенн на крыше таких культурных центров, и по размеру и количеству мужчин в темных очках, отъезжавших от культурных центров - по каким-то, им только ведомым, культурным делам.

Потом объявилась даже американская нефтяная компания, которая заподозрила наличие в Молдове запасов нефти, и даже начала бурить молдавскую землю, и молдавская нефть даже нашлась, но оказалась пригодной только для обувного крема.

Ну а потом уже появился «Макдональдс». Поговаривали, что с учетом национальной специфики пластичное руководство мировой корпорации введет в меню ресторана красное домашнее вино. Но этого почему-то не случилось. Видимо, не настолько пластична оказалась локальная политика корпорации.

Именно в это бурное время с Вержилиу Попа начали происходить радикальные перемены. Наташа поначалу со смехом относилась к ним. Но так продолжалось недолго.

Работая прорабом в университете, Вержилиу как-то посетил собрание преподавателей. А среди преподавателей исторического и филологического факультетов были те самые радикальные писатели, которые неустанно взывали к пробуждающемуся самосознанию молдаван.

Первый раз придя на собрание идеологов народного фронта, Вержилиу Попа с открытым ртом слушал их. Он как будто впервые попал в телевизор, в большую политику, в большую историю – туда, куда он так давно хотел, но не мог, потому что его не звали. Но сейчас его звали – именно к нему – так, во всяком случае, казалось Вержилиу, взывали горячие, как свежевыпеченная мамалыга (лепешка из кукурузной муки), слова писателей. И Вержилиу Попа понял: он - с ними.

Он стал ходить на все собрания. Еще через некоторое время, страшно робея и приняв семь-восемь стаканов «Каберне» для храбрости, он сам попросил слово. Выступил кратко и сбивчиво, но честно и пылко, и даже сорвал аплодисменты. Впервые в жизни. Это была большая радость, и никакое «Каберне» не пьянило его так, как опьянил этот момент – первые аплодисменты компатриотов.

А уж потом Вержилиу стал выступать на каждом собрании, совсем не волнуясь, уверенно и громко. Скоро Вержилиу Попа, прораб университетской стройки, стал одним из горячих и популярных в народе борцов за свободную Молдову.

Поначалу Наташа Попа даже обрадовалась новому увлечению мужа – ей радостно было видеть, с каким воодушевлением каждое утро он отправляется на работу. Она заметила, что он стал придирчиво следить за своей внешностью и перед зеркалом даже разучивал какие-то жесты. Потом она слышала, как, закрывшись в туалете, Вержилиу разучивает пламенную речь. Наташа только улыбалась.

Наташа перестала улыбаться, когда Вержилиу не принес домой зарплату. Он заявил Наташе, что у него нет времени заниматься стройкой, и строить он бросил. Потому что занялся делом куда более важным – спасением нации.