Желтая лихорадка - страница 30

Кати кладет трубку. Агнеш дает распоряжение: немедленно положить оставленную доктором Химешем на произвол судьбы роженицу в родильное отделение больницы Святой Каталины.

Какая же я счастливая! — снова думает Кати. Иштван вырос хорошим человеком, стал талантливым историком. И Яни — такой милый, ласковый. Лишь иногда кольнет в сердце: а ведь был когда-то в ее жизни другой человек, Иштван Ач, но его унесла война…

Едва открыла дверь редакции — секретарь главного поспешила ей сообщить:

— Шеф дважды спрашивал о вас, идите прямо к нему.

Главный принял вежливо, указал на кресло подле журнального столика. Сам сел напротив. На столике между ними — толстая папка. Колтаи развязывает тесемки.

— Я пригласил тебя в связи с «Окнами». — Он вытаскивает из досье длинное письмо и целую пачку газетных вырезок. Это Катины «Окна».

— Письмо «сверху». Твоя последняя статья о некоем Михае Рабиане очень не понравилась «там».

— Правда? — удивляется Кати. — И почему же?

— Вот ты пишешь: «Именем детей, больных, всех пешеходов и других участников дорожного движения, именем всех, кому грозит опасность, я с возмущением требую: ни через два года, ни через двадцать лет не возвращайте Михаю Рабиану водительские права».

— Кто это подчеркнул?

— Прочти, и все поймешь. — Он протягивает ей письмо.

«…обращаю внимание Ответственного редактора газеты на то, что оснований, вытекающих из положений действующего законодательства, для лишения д-ра Рабиана водительских прав нет. Вообще же мы просмотрели рубрику «Окно» за последние месяцы и пришли к выводу, что помещенные в ней публикации часто не попадают в цель, страдают преувеличениями, противоречат действующим правовым нормам и потому вызывают недоумение и недоверие. Заметка о д-ре Рабиане явно вредная. Просим уважаемое руководство редакции предупредить свою сотрудницу Каталину Андраш, чтобы, если она в дальнейшем намерена касаться правовых вопросов, обращалась к ведущим юристам нашего Главного управления, которые всегда готовы дать ей нужные консультации…»

Кати смотрит на подпись и густо краснеет. Письмо подписано Балажем Ивани. Тем самым…

— Редакционная коллегия считает, дорогая Каталина, — Колтаи внимательно разглядывает носки своих туфель, — что в твоих интересах, да, да, в первую очередь в твоих интересах, отмечая твою работу и желая тебе дальнейшего роста — тем более что очень скоро ты достигнешь пенсионного возраста, — снять тебя с рубрики, которая приличествует разве что начинающему…

— Не поняла…

— …И назначить редактором воскресного приложения «Семья», — Колтаи все еще не смеет поднять глаза на Каталину, — с повышением должностного оклада на тысячу форинтов. При твоей занятости на новой должности ты, естественно, физически не сможешь писать по две статьи в неделю. Было бы несправедливо и бесчеловечно требовать от тебя такого. Но в месяц или даже, скажем, в два месяца раз мы будем давать твои публикации. Однако не в этом стиле, без рамок и факсимиле. Тем паче что другие сотрудники уже выражали в связи с этим свое недовольство.

— Недовольство? Кто же это выражал?

— Многие. Факсимиле — знак особого, подчеркнутого уважения.

— Но я же никогда об этом не просила. Вы сами однажды так решили.

— Ну конечно. Да, да. И, разумеется, впредь ты сможешь писать о чем хочешь. Ну и — пусть это останется между нами — хорошо бы, если б ты перестала глядеть на мир сквозь темные очки…

— Балаж Ивани, — повторяла потрясенная Кати. — Ивани!

Это было все, что она смогла понять из разговора с главным редактором.

Кати остановилась в коридоре редакции возле шкафа для почты, достала корреспонденцию со своей полки. Газеты и письма, письма…

Балаж Ивани не выходил у нее из головы. Это же немыслимо, столько дерьма в одном человеке! Балаж Ивани — великий инквизитор, беспощадный и страстный разоблачитель сталинизма, занял теперь кресло Барканя и принялся чистить ящики его стола, выметать из них письма и статьи и держать пламенные речи. «Мы будем писать отныне правду, и только правду. На этом столе больше не будут пылиться нерешенные дела и неопубликованные рукописи. В этих ящиках больше не будет валяться без ответа ни одна жалоба трудящихся. Пресса должна быть свежей, смелой, правдивой, боевой…» И это Балаж Ивани, который когда-то повез Каталину в провинцию на судебный процесс растратчицы, заведующей почтовым отделением, а ночью в гостинице постучался, нет — поскребся в дверь Кати. Балаж Ивани наверняка не стал бы писать статьи для «Окон», о докторе Химеше он написал бы пьесу, не меньше. Только случай с роженицей перенес бы куда-нибудь в пампасы Аргентины: на голой земле рожает женщина-индеанка. Или в негритянское гетто Нью-Йорка: жена американского безработного рожает, а врач все не идет. Три дня длятся родовые схватки. Уже четыре. Бедной роженице нужна кровь. Молодые негры добровольно дают ей свою кровь, но уже поздно. Серию в сто спектаклей поставил театр «Заря социализма»…