Желтая лихорадка - страница 32

Катицу охватила усталость. И бессилие. Ну кто она такая, чтобы идти войной на химешей и пушкашей?! Какое ей дело до грубых, черствых чиновников? Можешь мести этот мусор, пока не задохнешься в нем!

Она примет предложение Колтаи. Хватит, надоело сражаться с ветряными мельницами. Надоело, что за любую работу ее могут шпынять такие вот Балажи Ивани. Будет редактировать воскресное приложение: выкройки, рецепты венгерской кухни, педагогические советы (детки, подарим мамам на 8-е Марта маленькую птичку из сваренного вкрутую яйца!). Полезные советы кролиководам…

Кати встала и заперла на ключ ящики стола. Позвонила в секретариат: сегодня ее не будет. Надо посоветоваться с Яни, сегодня же. Дневным автобусом она съездит в обсерваторию.

Норберт Жилле казался лет на двадцать моложе своего возраста. Жилистый, подвижный, он даже зимой ходил без головного убора, по утрам и вечерам регулярно делал гимнастику, умывался холодной водой. Ел мало: и потому, что боялся пополнеть, и потому, что не хватало денег. Был он вдовцом, не имел ни детей, ни собаки. Единственный родственник, племянник Эден, выгнал его, когда семидесятидевятилетний Норберт, выйдя из тюрьмы, наведался к нему. Сам Эден к тому времени уже вполне оправился после собственной отсидки. Теперь он был всеми уважаемый участковый врач села Харшаштаня и пришел в неописуемую ярость, когда Норберт к нему заявился.

— Если бы ты умел шевелить мозгами, дорогой дядюшка, я бы никогда не засыпался!

— Я тут ни при чем. Поверь мне, — защищался как мог испуганный Норберт. — Это дурень Татар предъявил не там, где надо, образцы камня.

— Татар — дурень, Паланкаи — дурень!.. Дурнем в этом деле был лишь один человек — это ты, дорогой дядя! Ну как ты мог связаться с этой бандой? Я же сказал Эмилю, чтобы он убирался к черту, но тебе снова захотелось разбогатеть!

— Видишь ли, по идее на том деле вообще нельзя было засыпаться. Замысел был безупречен.

— Ладно. Допустим так. Сколько ты отсидел?

— Много.

— И чем думаешь заняться дальше?

— Поживу здесь, у тебя.

— Здесь — нет, — сказал Эден. — Здесь я всеми уважаемый врач. Ученый человек. И вообще, как ты меня разыскал?

— Связи-то у меня сохранились. В ЦК профсоюза медиков, — скромно ответствовал Норберт.

— Вот тебе сто форинтов, исчезни, и как можно скорее.

В придачу к сотне форинтов Эден, добрая душа, дал ему на дорогу сверток с краюхой белого хлеба, четырьмя ломтями жареной грудинки и горьким перцем в целлофановом пакетике. В поезде Норберт, расстелив на коленях чистый носовой платок, достал из кармана складной нож, разложил на платке провизию и принялся закусывать. Напротив сидел приветливого вида мужчина лет пятидесяти и печально смотрел на ломтики грудинки. Жилле с готовностью пригласил его к трапезе. Закусив, они отправились в вагон-ресторан, где спутник Норберта заплатил за пиво и палинку. Его звали Перестеги, или так он пожелал именоваться. По роду занятий профессиональный мошенник, только что вышел из тюрьмы. В Будапеште он жить не захотел и предложил снять на двоих комнату в пригородном поселке Эрд.

Так это началось.

Вот уже три года Норберт Жилле с весны до осени, до ноябрьских туманов и мокрого снега, бродил по Будайским горам и предместьям столицы. По тем улицам дачных поселков, где велись какие-нибудь инженерные работы (например, проводили газ, водопровод) или ремонтировали дорожное покрытие. Норберт звонил в особняки, дачки и представлялся:

— Доктор Норберт Жилле, госсекретарь в отставке. Извините за беспокойство, дорогой сосед…

И рассказывал: несколько месяцев назад купил для своих внучат заброшенный участок на такой-то улице, номер виллы (разрушенной!) такой-то. Скоро начну строиться, но возникли серьезные проблемы. Узнал, что по улице скоро проведут промышленный газ, а дело это хорошее — и газовая плита, и горячая вода, и отопление… Но представьте себе, почему-то мой участок при проектировании обошли. Так что прошу вас, дорогой сосед, проконсультируйте, пожалуйста, как вы сами улаживали, чтобы к вашему дому газ подвели, к кому обращались, какие документы подавали?..