Желтый дьявол - страница 34

— Большевики там, безбожники… Убивцы…

— А мы что — мы им хлебца даем… Они нас не трогают, — закону не нарушили — не воюем…

— Солдат кормим…

— Партизан — добро делаем… Да и кто же их будет кормить?..

— Мы, хозяин, да…

— Опчество, старуха, опчество… Потому — восстали…

— Восстали!.. Вот вам Колчак придет, отобьют зады-то…

— Руки коротки… — И старик подмигнул, высунув язык, — накося!.. — и сплюнул.

Потом подобрал поводья, хлопнул пятками под крутое брюхо кобылицу:

— Ну, раскоряка… — тронулся.

Разные думки в голове у дида из Угадинзы. Идет он на первый повстанческий съезд. Громада выбрала.

«Нельзя — восстали… воевать, — думает дид, — вот только б собрать хлеба, а там»… — И любовно шуршит под его корявой пятерней наливающийся крепкий пшеничный колос… «Хлеба-то нынче, хлеба… Помогает бог партизанам… Партизанский бог… Соберем, а там»…

— Пойду воевать — пропускает вслух сам себе. И шагает по меже среди полей крепкий дид из Угадинзы и думает, как они соберут хлеба, а там опять не страшен Колчак…

Потому — все сопки восстали… Громада!

— Ловко, отец Павел. Значит, они на него и внимания не обратили?

— Нет. Меня обыскали внимательно, а его… Ну, кто же подумает, что этот корейский возница — японский капитан?

— Ловко.

Кореец входит в комнату. Отец Никодим бросается ему навстречу.

— Весьма доволен, господин На-о, вашим посещением.

— Не зовитце меня господзин На-о… Зовитце — Ли.

— О, не беспокойтесь… Я не проговорюсь. Желаете покушать? Грунюшка!.. Это жена моя, господин На-о… Познакомьтесь.

Японец сердито тычет руку и хмурится… Он недоволен такой неосторожностью.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь… Она не выдаст.

Дьякон через окно видит на улице группу.

— Отец Никодим! Кто это? Погляди-ка.

— Где? — Никодим бросается к окну — о!.. Это их главный комиссар Грахов и с ним начальники отрядов. Фамилии-то у меня записаны.

— Грахов?

Японец хватает мешочек и вытаскивает оттуда ящичек. Это фотографический аппарат.

— Отойдитце в сторону.

Поп и дьякон от неожиданности стукаются лбами.

Щелк… Японец, довольный, укладывает аппарат в мешочек.

Вечером, уложив гостей, отец Никодим раскрывает книгу и читает: «рече Господь: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят отца вашего — иже на небесех».

Во всех хатах большого села Анучино гомон. Мужики, что постарше, спокойно, с хитрецой, в бороды улыбаясь, рассуждают о повстанчестве, накачиваясь кирпичным сливаном у гостеприимных анучинцев. У каждого из них есть своя торба, откуда они с расстановкой, пошаривши, достают разную домашнюю снедь, заботливо положенную туда их домовитыми хозяйками. Но сотовый мед, коржики и большой кусок свиного сала обязательно у всех, как непременное и основное у съездовцев. Они редко кто вооружены.

Зато молодежь в большинстве без торб, налегке, по-партизански, но обязательно вооруженные до зубов… Это все партизаны из многочисленных приморских отрядов: кто пешком сюда пришел, отделав двести и триста верст, а кто и на коне, из кавалеристов больше…

Старики, во многом большие скептики и очень осторожные, взбудораживают неуемную партизанскую молодежь, которая бродит и кипит.

— Наступать надо… Взрывать города… Боронить дорогу… — покрывая всех в хате, молодо расходился шевченковский кавалерист, — чего смотреть, чего ждать.

— Не прыгай… не прыгай… Вот дождешься японцев…

— А что они сейчас нейдут?.. Прет их, слабит…

— Придут еще, не замай…

— И пусть!.. — стукает карабином по лавке кавалерист.

А старики опасливо покачивают головами.

И идет спор, и разговаривают крепко, вплотную подходя ко всем вопросам, со всех концов, по крестьянски…

Целую ночь перед съездом на улице и в хатах гуторит большое село Анучино.

Съехались впервой — узнают друг друга, щупают… Съехались со всей Приморской области: и от далекого понизового Амура, и из-под Хабаровска, и от берегов Тихого Океана и от Китайской границы… Есть и от холодного севера, и из-под Аяна — гольды и арачоны; есть делегат и из далекой Кореи, от самого Сеула… Ким — его зовут.

Много делегатов — и шумит село.

И уж далеко за полночь…