Желтый дьявол - страница 6

При входе в вокзал с дачной платформы Сашка сталкивается с каким-то низеньким черненьким человечком. С разбега он так толкает его в живот, что человечек кубарем летит на перрон. Сашка смущен.

— Простите, пожалуйста! — он помогает человечку подняться. — Разрешите, я вам отряхну пальто.

Человечек разъярен.

— Хулиган! Бешеный! Мальчишка! Что у вас, глаза выскочили?.. Продолжая ругаться себе под нос и не обращая на Сашку никакого внимания, человечек удаляется.

Это… Люкс.

А в это время на перроне к «типу в шапке» подлетает, запыхавшись, какая-то барышненка.

— Коля! Вот и я! Ты давно здесь?

— Давно. Я уж думал, что ты не придешь. Ждал-ждал… тебя все нет. Ну, идем!

«Тип» подвертывает руку калачиком, и парочка покидает перрон.

Вернувшись на перрон, Сашка смотрит внимательно, но «шпиона» не видно.

Перехитрил.

Подан состав. Публика, торопливо толкаясь, бросается в вагоны.

На перроне маленький японец зорко оглядывает каждого пассажира.

«Дон-дон-дон!..» Третий звонок.

Прощай, Владивосток!

— Но-о! Сдохла, но-о! Тягай!

В ответ на это каурая клячонка махает согласно хвостом, но ходу не прибавляет.

Медленно катятся розвальни. Смычки-полозья тянут из снежных струн незатейливую песенку.

Сашка лежит. Слушает. Над ним вверху голубое небо, да немножко сбоку углом часть спины Тараса.

В легком, слегка морозном воздухе пахнет хвоей и овчиной.

— А что, Тарас, хорошо твой сын сделал, что в партизаны ушел?

— Та як казаты…

— А у тебя еще сыновья есть?

— Нэма.

— А почему он ушел?

— Вид мобилизации втик.

— Милиция знает?

— А то ж?..

— И тебя не арестовали?

— Ни!.. Я казав, що вин… без моей воли.

— Ну, и что же они?

— Та що… Дывлюцця сердыто… Лаються… Може що й будэ… Хтож их знае?

— Та-ак. Он сейчас во Фроловке?

— Там.

— А далеко до Фроловки?

— Ни! Од зараз будэ выселок… по за тыми кущами… А там и Фроловка.

— А сколько верст?

— Та воны тут нэ миряны… Мабуть… пятнадцать… Сашка смеется.

— Наверно с гаком?

— С гаком…

— Да еще, поди, кривая. А если прямо ехать?

— Прямо… Та й уси двадцать, — смеется в усы старый Тарас.

— Эге!.. Щось там воно такэ?..

— Что такое? — Сашка быстро подымается.

Впереди на дороге под горой неподвижно чернеет какая-то группа.

— Погоняй, Тарас.

Подъезжают ближе.

На самой дороге уже освобожденная от упряжи лежит костлявая лошаденка. Она часто поводит впалыми боками. Мутные глаза полузакрыты. Около лошади в тщетных усилиях поднять ее возятся две фигуры.

— Но-о! Но! Подымись, — бьет кнутом лохматый мужичонко.

Какой-то, должно-быть солдат, низенький, плотный, тянет морду лошади за повод.

Что-то знакомое для Сашки мелькает в его лице. Сашка подбегает ближе.

— Верка! Да это ты?.. Куда? Зачем?

— Сашка! — бросается ему навстречу Вера Тарасова. Она стрижена. На ней солдатские штаны, сапоги, шинель, папаха.

— Видишь, застряла.

— Да ты куда едешь?

— К Штерну… работать… — комсомолка Вера говорит тихо низким мужским голосом.

— Вот здорово! Да ты когда выехала? Раньше меня, должно быть… Хотя, правда, я на Угольной долго провозился…

— Не знаю… И ты к Штерну?

— Да! — и Сашка становится в позу…

— «Да здравствует солнце, да скроется тьма».

— Верка! Садись ко мне. Едем. Тарас! Увезешь двоих?

— Эгеж!

— А Егор? — вспоминает Вера.

Лохматый мужичонко стоит и улыбается всеми морщинками.

— Да я… — товарищ Макар…

— Макар! — взвывает Сашка — это кто Макар-то? Она?

— Я, я… Погоди, Сашка. Ну, что?

— Я уж домой пойду… за лошадью… сани вывезти.

— Хорошо. Потом приедешь во Фроловку. Спросишь меня. Тебе уплатят. Ну, трогай. Прощай, Егор.

— Да уж что там… Прощайте…

Друзья, весело смеясь, устраиваются в розвальнях. — Но! Сдохла, но! Тягай!

— Послушай! Тут что-то не вяжется. На этой стороне все понятно, на той, как будто, тоже ничего, а вот обе вместе — ничего нельзя понять.

— Что за чорт! — ругается Ефим.

Он и Штерн, уже около часу, тщательно подбирают клочки разорванного документа, но все выходит какая-то путаница.

— А знаешь, что, — говорит Ефим, — вероятно, этот документ как-то зашифрован, и мы путаемся просто потому, что не имеем ключа.

— Так-то так. Это весьма возможно. А ты не допускаешь другую возможность.