Жемчуг - страница 9
Нет, конечно, он читал «Описание лабораторного комплекса Коллегии» и понимал, что такая глубина полностью оправдана. Взрывы, выбросы токсичных газов, неприятный запах реагентов, в конце концов. От этого остальную часть Коллегии лучше оградить. И в этом алхимикам помогали сложная система вентиляции, переборки, воздушные клапаны и прочая инженерная гадость. И огромная, мать её, глубина расположения лаборатории.
Разумеется, Синоголо читал о том, сколько просуществовала первая алхимическая лаборатория Коллегии. Читал он так же и о том, сколько народа и территории пострадало, когда кто-то взорвал что-то во время практики.
Но, боги, будь он не Синголо Дегнаре, если сейчас его ногам не наплевать на опасность!
— Таскаешься всю жизнь по таким вот лестницам — либо на верх башни, либо в самые тёмные подземелья, — прохрипел он, утирая пот со лба. — торчишь в холоде и всякой дряни. А потом появляются такие… Ых… Как Дуб. И не удивительно!
С такой жизнью Синголо и сам бы стал последней сволочью.
Но хоть какая-то польза была от Темнейших Подземелий, как называли лабораторию студиозы других направлений.
Бесчисленные анекдоты про мрачность и жутковатость алхимиков.
Наконец, впереди забрезжил свет, и Синголо радостно выдохнул. Но тут же облегчение ушло — в уши полился радостный гул голосов.
Великий Зал Коллегии, огромное помещение с высоченным потолком, было полно шумящих студиозов. Кто-то сидел у подножия статуи Алтрена Мудрого, кто-то сбивался в группки и ошивался у дверей в аудитории.
Синголо в завистью взглянул на них всех. Даже на статую основателя Коллегии. Боги, какие они счастливые, а? Вон, кажется, философы радостно приветствуют ещё одного сдавшего испытание. Вон парочка влюблённых обжимается у лестницы на второй этаж. Вон на галерее второго этажа кто-то затеял шуточный поединок на линейках, за которым с энтузиазмом наблюдали человек двадцать.
Смех и радость. Безоблачное существование, мать его.
Синголо с первого дня Коллегии это и не снилось. Вкалывать, вкалывать, вкалывать. Он почти перестал читать литературу, которая не относилась к алхимии. Кроме алхимии, у него вообще ничего не осталось!
И всё зачем? А?
Проталкиваясь сквозь шумящую толпу, он искал знакомые лица. Вроде бы видел Алана, студиоза-медика, с которым как-то пил в городе. Вроде бы мелькнуло вечно хмурое лицо инженера-механика Ледре. И ещё кто-то из тех, кого он упомнить не мог.
Всюду стоял гул — все говорили со всеми, и обрывки этих разговоров достигали ушей Синголо.
— Слыхал, как Лестред принимал Испытание?
— Говорят, мягкий, как тесто. Хороший он адепт.
— Говорят-то говорят, но вот я слы…
— …Пойдёшь завтра к Хетре?
— Пить?
— Ну а зачем ещё идти к Хетре?
— И верно! Во сколько и где?
— Как всег…
— …Ты когда отдашь долг, Воррен?
— Я у тебя не занимал!
— Занимал! Вот расписка!
— Всем, кому я должен, я прощаю!
— Воррен, сволочь, вернись!
Жизнь бьёт ключом, гадливо скривил лицо Синголо. Какая радость.
Он им так завидовал…Хотел быть тут, с ними. Говорить, обсуждать, смеяться.
Но нет. Он алхимик, он из бедной семьи — а потому ему остаётся лишь учиться, учиться и ещё раз учиться. Ни дня без книги. А точнее — без учебника по алхимии, реагентике, трансформике или прочей алхимической гадости.
И наблюдать за ними. Глядя на смеющихся и дурачащихся студиозов, Синголо испытывал какую-то щемящую, нежную радость. Будто бы их жизнь через наблюдение перетекала в его жизнь.
Да толку только с этого всего, пресёк он глупые мысли. Его развлечения — книги и Испытания.
И после каждой новой книги, после каждого нового успешно сданного Испытания, ему было всё тяжелее общаться с людьми.
Может, Дуб был таким же? Просто парень из бедной семьи, которому пришлось положить всё на алтарь знаний и успеха?
«Алтарь знаний и успеха»?! Синголо и впрямь так подумал? От отвращения к самому себе студиоза передёрнуло.
Не без сожаления, он скользнул в боковой проход к Коридору Адептов.
Высокие окна-витражи пропускали косо падающий свет в длинный и тихий коридор. Шум Великого Зала тут был как-то приглушён. Спокойствие и тишин…
Одна из высоких дверей с грохотом распахнулась, и оттуда вылетел покрасневший мужчина с брошью адепта.