Жемчужина Авиньона - страница 27
— Что такое? — промычал Хью, не переставая жевать.
— Мне кажется, слуга боится, что ты в запале перепутаешь его руку с каким-нибудь окороком и нечаянно откусишь ее.
Хью обдумал услышанное, и плотоядно усмехнулся:
— Ну-ка, парень, подойди поближе, — окликнул он слугу.
Из дальнего угла послышалось шарканье ног, и дрожащий голос произнес:
— Мой господин, тарелки пусты. Позвольте мне сбегать на кухню и узнать, не найдется ли у повара еще чего-нибудь для вас — до рассвета осталось недолго, и он, может быть, уже успел испечь свежий хлеб.
Не дожидаясь ответа, парнишка выбежал из комнаты, прихватив с собой опустошенные блюда.
Катарина прикрыла рот рукой в тщетной попытке сдержать смех и тут же звонко расхохоталась. Хью ухмыльнулся ей в ответ.
— Как ты полагаешь, — спросил он, — дождемся ли мы его возвращения с хлебом?
Она тряхнула головой и смахнула слезы, выступившие в уголках глаз.
— Боюсь, ты напрасно испугал его, тем более, что он утащил с собой остатки твоего ужина.
— Ну, все ему унести не удалось, — откликнулся Хью и взял золотистую грушу из большой вазы, стоящей в центре стола. — Кроме того, на парне нет ни унции мяса.
— А, так он был прав, что убежал — похоже, ты все-таки всерьез рассматривал его в качестве закуски, — ответила Катарина. Глаза их встретились, и она снова улыбнулась, чувствуя, как комок подкатывает к горлу, когда он улыбнулся в ответ. С момента их встречи это была первая открытая и искренняя его улыбка. Озабоченность состоянием брата не давала ему расслабиться. Но эта улыбка шла из самой глубины его сердца, сверкая янтарными огоньками в ярко-голубых глазах.
Хью вгрызся в сочную мякоть груши и прикрыл от удовольствия глаза.
— Ах, Катарина, как я соскучился по всяким мелочам — по прохладному ветерку, по шуму дождя, по вкусу сочной осенней груши, — открыв глаза, он снова улыбнулся. — Твоя правда, я действительно был голоден.
Она согласно кивнула.
— Но я не устал, — продолжал он. — Твои снадобья не действуют.
— Они уже подействовали. Их целью было не усыпить тебя, а помочь расслабиться и отдохнуть.
Он откинулся на спинку кресла, с наслаждением вытянув длинные ноги.
— В этом они мне действительно помогли… а может, это не они, а что-то другое?
Катарина снова улыбнулась ему:
— Тогда, пожалуй, вы готовы принять ванну, сир?
— Нет, сначала я посмотрю, как там дела у Теренса.
— Если бы что-то шло не так, как надо, матушка давно бы уже послала за нами. Теренс сейчас отдыхает, отдохни и ты. — Катарина подалась вперед и коснулась его руки. — После того, как ты, наконец, подкрепился, думаю, у тебя хватит сил хорошенько вымыться.
Хью зевнул и подумал, что и в самом деле, окунуться в теплую воду — это то, чего ему сейчас более всего не хватает. Как бы прочитав его мысли, Катарина занялась последними приготовлениями к ванне. Чан уже давно был принесен в комнату, и теперь она приказала заполнить его горячей водой, и стала помогать Хью раздеваться.
В два приема он прикончил грушу и запил ее остатками вина из кубка. Он уже не помнил, когда в последний раз испытывал такое умиротворение. Щека его перестала подергиваться, а пальцы рук странным образом онемели. Решив, что он обязан этим действию снадобий Катарины, Хью улыбнулся и поднял ногу, чтобы девушке было удобнее стянуть с нее сапог. Пока она умело стаскивала с него оба сапога, в комнату уже вошли служанки, несущие на длинных жердях бадьи с горячей водой. Катарина быстро распорядилась налить воду и помогла Хью снять кольчугу, штаны и тунику.
— Помнишь, Катарина, точно так же было и в первый раз, когда мы встретились? — он пристально посмотрел на нее и увидел, что на щеках девушки появился легкий румянец. — Ты тогда ошпарила моего брата, а потом пришла сюда и стала рассказывать мне, как это важно, чтобы каждый умел читать и писать, а затем предложила научить меня этому.
Катарина бросила в воду кусок мыла, и Хью опустился в чан.
— Это действительно очень важно, — просто ответила она.
— Я знаю, — Хью всей кожей впитывал нежные поглаживания ее тонких пальцев, когда она намыливала ему грудь и спину. Она наклонилась к нему, и он втянул ее аромат. От нее пахло осенними яблоками, травами и чем-то таким, от чего у Хью голова слегка пошла кругом. — Теперь я говорю, читаю и пишу на трех языках, — гордо сказал он.