Жемчужное ожерелье. Том 2 - страница 4
— Пойдем, дорогая. Я полагаю, пришло время тебе разделить со мной мою комнату. Я переселюсь сюда, когда ты будешь рожать. А после родов я буду спать с тобой в моей большой кровати.
Она в ужасе посмотрела на него.
— Я не могу спать с тобою в кровати Роберта!
Он не собирался выходить из себя. Он лишь однажды накричал на нее и потом весьма сожалел об этом. Во время его истерики она лишь сказала, что капитан Кроухерст вел себя самым невинным образом. Мейкпис знал это и тем не менее не мог сдержать гнев, вызванный ревностью. Скорее всего, именно после этого случая он, дабы загладить свою вину, сделал так, чтобы Анна зачала. Что касалось данного обстоятельства, то ему раньше надо было заставить ее спать с ним в постели ее первого мужа. Кому же нужен призрак прежнего хозяина Сазерлея! То, что он позволил ей спать в другой комнате — непростительная ошибка с его стороны.
— Это моя кровать, дорогая жена, и ты обязана спать в моей спальне.
Он тащил ее, но она упиралась:
— Нет! Я не могу! Я не предам Роберта!
Он схватил ее крепче и стал стаскивать с кровати. Она уже больше не могла сдерживать себя:
— В моем чреве его ребенок! Не прикасайся ко мне!
В волнении она не слишком отчетливо произносила слова, иначе он мог бы понять, до какой степени она стала ему чужой.
— Успокойся. Ты просто выполнишь свой долг. И раз и навсегда освободишься от прошлого.
Голова ее звенела от внутреннего крика, но отвращение к Мейкпису не позволяло ей кричать во весь голос. Внезапно она вспомнила то время, когда готова была встать перед ним на колени, чтобы вымолить разрешение ей и ее родственникам остаться в Сазерлее. После того как он вытащил ее из кровати, она упала на колени и вцепилась в его бархатный камзол.
— Нет! Позволь мне остаться здесь! Умоляю тебя!
Он просунул руки ей под мышки и поставил на ноги, но тут силы оставили ее, и она обмякла в его руках. Бормоча нежные слова, он взял ее на руки и понес в свою комнату. Анна уже не понимала, где она находится.
На следующее утро, после завтрака, Джулия имела короткий неприятный разговор с Мейкписом в библиотеке, где он занимался хозяйственными делами. Брачное соглашение, подписанное им и Адамом, лежало на столе. Джулия почти не думала об Адаме в последнее время, лишь иногда вспоминая его поцелуй. Разговор о браке был ей неприятен.
— Как ты знаешь, твое будущее решено, — сказал Мейкпис резко. — Можешь считать, что тебе повезло, так как мистер Уоррендер согласен взять тебя без приданого, хотя он и попросил у меня акр земли, находящийся на границе с его владениями, и я удовлетворил его просьбу.
Она знала эту землю, примыкавшую к полям Уоррендера. Мейкпис мог бы дать за нее еще пару коров.
— Я всегда считала, что мужчина должен ценить во мне личные качества, а не жениться из-за богатства.
Мейкпис подозрительно посмотрел на нее, но не сказал ни слова.
— Дата свадьбы еще не установлена. Мистер Уоррендер хотел бы поговорить об этом с тобой и с твоей матерью, хотя последнее слово остается, разумеется, за ним. Он знает, что я не буду возражать, если свадьба состоится в ближайшем будущем. Вот и все, что я хотел сказать.
Направляясь в комнату матери, Джулия думала о том, что держалась очень спокойно, несмотря на все провокации Мейкписа. Анна, как и в прошлый раз, лежала одетая на диване. Выражение тоски исчезло с ее лица, когда она увидела дочь.
— Ты действительно здесь, Джулия. Я думала, что мне приснился сон.
— Да, я буду жить здесь, мама. Почему ты не хочешь спуститься в Королевскую гостиную? Ты сядешь в кресло у окна, а я подыщу тебе какое-нибудь вышивание.
Анна устало покачала головой:
— Я вышивала несколько часов кряду. Я устала и хочу спать.
Джулия улыбнулась:
— Вот это тебе точно приснилось во сне. Но ничего. Отдыхай. Я приду к тебе попозже, — она уже хотела уходить, но мать схватила ее за рукав платья.
— Майкл привез мне отрез лионского шелка, расшитого цветами, вроде того платья королевы Елизаветы, которое хранится у бабушки, — на лице Анны появилось выражение отчаяния. — Но я должна прятать этот шелк.
— Я знаю, — сказала Джулия с сочувствием в голосе. Она стояла возле матери, пока та не уснула.