Женщина из бедного мира - страница 19

Уже несколько дней я была в клинике, но облегчения пока не чувствовала. Боли не унимались, напротив, усиливались. Я не понимала, почему это так долго тянется. Уж скорее бы решилось — жизнь или смерть. Беспокойство нарастало, каково было валяться по целым дням в палате, не зная толком, что с тобой. Болела голова, невыносимо шумело в ушах. Я во всем старалась выполнять указания врачей, но ничто не помогало. В сознании моем ожили мрачные мысли: «Быть может, меня неправильно лечат, быть может, у меня совсем другая болезнь». И я уже не хотела оставаться в клинике.

«А как дела с деньгами? Достал ли он нужную сумму. Почему он не побеспокоился об этом раньше?» Было неловко лежать в клинике, не зная, есть ли у тебя деньги, которые, если потребуется, ты должна будешь внести. Мысль об этом причиняла беспокойство.

Но на следующий день пришел Конрад, принес деньги (я даже не спросила, где он их достал), и я успокоилась. А через несколько дней я уже знала, что завтра покину клинику.

Было воскресенье, я чувствовала себя неплохо, хотя и ощущала боли. Часа в четыре пришла Хильда, как всегда, веселая; она смеялась и шутила. Мы принялись беззаботно болтать. Вспомнили старые времена, «золотые времена», когда и жить-то было лучше. Незаметно прошло время. Хильда ушла только в восемь вечера.

Я встала с постели и подошла к окну. Был чудесный вечер, кроваво-красный диск солнца оседал за крышами домов. Горизонт был залит пурпуром, который отсвечивал даже в окнах больницы. Воздух был спокойный, безветренный, но какой-то жесткий, прохладный.

За две недели природу будто подменили. Исчезла летняя свежесть, чувствовалась близость осени. В душу закрадывалась тоска по минувшему лету. Почти месяц я провела в городе, лучший месяц — месяц ягод.

Вдруг я почувствовала, что и не хочу уезжать в деревню. Но остаться у матери было бы трудно. Мать думала только о деньгах и хлебе насущном. Конрад делал все, что было в его силах, но мать не умела ценить это. Иной раз мне было совестно за нее, что она так обходится с Конрадом. Ему не хотелось бывать у нас, поэтому он и теперь уехал в деревню. Если бы и на меня всегда смотрели так, будто я в чем-то виновата, это отбило бы привязанность к дому.

И я твердо решила найти себе работу, все равно какую. Жить дальше по-прежнему мне казалось невозможным. Быть без гроша и получать все от Конрада… До этого все шло хорошо, но теперь совесть запротестовала. Я видела, как быстро тают деньги. Из шестисот марок, которые недавно достал Конрад, триста потратили в городе; надо было платить и за квартиру и за еду в деревне. Михкель мог бы подождать, но Конрад сам не хотел, чтобы на его жену смотрели, как на «нахлебницу».

«Приближаются холодные месяцы, — думала я в этот последний вечер в больнице, — и нам обоим нужна теплая одежда: Конраду — костюм и пальто, мне — хотя бы одно теплое платье. Из белья надо тоже кое о чем позаботиться: кальсоны, чулки; с рубахами еще кое-как обойдемся… Всего надо бы купить, но где взять денег? Конрад с головой в долгах. Занято у каждого друга и знакомого, рассчитаться с ними нелегко. И вдобавок ко всему, Конрад не может пойти работать: вынужден скрываться. Кто знает, кому взбредет в голову донести, и тогда Конрада сразу арестуют».

Так я думала в тот вечер и решила, что было бы немножко легче, если бы я устроилась куда-нибудь на работу. «В деревне все равно хорошая пора кончилась, придут хмурые и ветреные дни, лучше уж оставаться в городе».

Стрелки показывали двенадцатый час, пора было ложиться спать. Завтра должен был приехать Конрад. Я ждала, привезет он чего-нибудь с собой или нет.

Печальные времена!

Последняя ночь в клинике произвела на меня гнетущее впечатление. Из соседней палаты доносился душераздирающий крик, будто кто-то вколачивал мне в голову острый гвоздь. Крик все еще отзывался в моих ушах, хотя давно уже смолк, — и так до самого рассвета я не могла уснуть. Казалось, словно где-то совершено изуверское убийство, — это внушало мне страх, ужас преследования, вызывало галлюцинации. Едва я закрывала глаза, мне чудилось, будто кто-то тянет ко мне руку, — я вскакивала в холодном поту… Потом мне показалось, будто на меня беспомощно, умоляющими голубыми глазами смотрит маленький ребенок. Было невыносимо тяжело, и я начинала думать, что схожу с ума.