Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду - страница 3

И все же в кораблики с шестилетним Дэвидом играл не кто-нибудь, а Джозеф Конрад, и товарищами его по детским играм были жившие одно время неподалеку дети Форда Мэдокса Форда. Понятно, что родителей Дэвида рано начал беспокоить вопрос о том, какое образование и где он получит. Мать давала ему уроки уже в три года, а в 1897 году пятилетнего Дэвида решили отдать в местную школу Лимпсфилд. Однако стечение обстоятельств (неожиданный уход из школы талантливой учительницы, на которую рассчитывали; стесненные материальные обстоятельства) не позволило Дэвиду там закрепиться. В основном он учился дома, под руководством матери и знакомого учителя Карла Хита. Правда, иногда домашнее обучение прерывалось, и Дэвида на полгода отправляли приходящим учеником в местную школу в Уэстерхеме. Так что в целом регулярного образования он не получил. Зато возможные пробелы в знаниях с лихвой восполнял очень редкий для английского мальчика тех лет опыт жизни на природе и путешествия по экзотическим странам.

Во многом благодаря поездке в Россию, о которой он мечтал, которую представлял в воображении по рассказам матери и которую увидел в двенадцать лет, Дэвид рано стал зрелым и самостоятельным. Чего стоят его воспоминания о деревенских пастухах — подростках, с которыми он часто сидел у костра, пока гостил с матерью у Эртелей в Тамбовской губернии летом 1904 года: «…Я очень быстро научился ездить верхом, и спустя несколько дней мне разрешили выезжать одному, без сопровождающих. Вскоре я обнаружил, что в миле от дома мальчики моего возраста пасут табуны лошадей… Все утро пастухи медленно объезжали пастбища, а к полудню кто-то один разводил костер и готовил еду… Когда обед был готов, «повар» начинал махать руками и кричать, созывая остальных. Те подъезжали, соскакивали, точнее, соскальзывали со спин своих жеребцов, привязывали их к ивам возле костра. Потом становились кружком, крестились, и, прежде чем снять деревянные ложки с бечевок, которыми подвязывали рубахи, они шепотом молились, опустив головы. Потом принимались за еду. Я сразу с ними подружился, помогал повару разводить костер, мешал кашу в котелке и так же, как они, крестился и лишь затем начинал есть. Поначалу меня ждали домой к обеду, но потом мне разрешили трапезничать вместе с крестьянскими ребятишками. Я иногда носил им немного сливочного или растительного масла — в кашу. Но сами они меня об этом никогда не просили и не рассчитывали, что я что-нибудь им принесу — так сказать, с барского стола. Я понял, что среди крестьян на Великой Руси коммунизм «по Христу» бытовал задолго до того, как в ней начался жестокий коммунистический фарс «по Марксу». Помню, несколько раз случалось так, что мимо нашего костра шел путник, и всякий раз кто-то из деревенских ребят вставал и приглашал его к костру… У них у всех под косоворотками на шее были кресты… Ребята постарше носили лапти (обувь, сплетенную из ивовой коры), перевязанные крест-накрест бечевкой или куском холстины. Ребятишки помладше бегали босыми… Это они научили меня наивному христианству — вере трогательной и прекрасной, какой никогда после я нигде не встречал».

(Представь, читатель, русского подростка, пасущего коров вместе с американскими ковбоями где-нибудь в Техасе в начале прошлого века, — необычная картина, правда? А ведь англичанин Дэвид Гарнетт у костра в приокской степи еще удивительней!)

Вот где пригодилось Дэвиду знание русского языка! Второй — и последний — раз он поедет в Россию весной 1911 года: девятнадцатилетним, романтичным, влюбленным юношей.

Природа и поэзия, вера в общечеловеческие ценности и свобода от социальных условностей, увлечение биологией и интеллектуальный скептицизм — все это странным образом сошлось в Дэвиде Гарнетте, породив натуру особого замеса. В 1911 году он сознательно выбрал биологию как самую интересную для него область знания, поступил в лондонскую Королевскую Школу Наук в Южном Кенсингтоне и успешно закончил ее два года спустя, получив диплом императорского колледжа и стипендию для продолжения научно-исследовательской деятельности. Его научным планам помешала война — уехав в Париж осенью 1914 года с целью продолжить работу в Институте Пастера, он вынужден был вернуться на родину: шла всеобщая демобилизация, и лишь чудом, благодаря вмешательству своего друга Мейнарда Кейнса (в будущем известнейшего западного экономиста 1920–1940 годов, основателя школы «кейнсианства»), он и его товарищ, художник Дункан Грант, не были привлечены военным трибуналом к ответственности за уклонение от воинской повинности (оба молодых человека были убежденными пацифистами). Вплоть до окончания войны Дэвид Гарнетт, Дункан Грант, художница Ванесса Белл (сестра знаменитой писательницы Вирджинии Вулф) вместе с двумя сыновьями, Джулианом и Квентином, жили в небольшой усадьбе Чарлстон на юге Англии, обрабатывая участок, так сказать, «кормясь с земли» и занимаясь творчеством.