Женщина в черном - страница 20

— Только и всего? Лишь бы был выполнен срок подачи? Лишь бы не пострадала репутация кафедры? — вспыхнул Никита.

— Не зарывайтесь, Гамов! — возвысил голос молчавший до сих пор заведующий кафедрой.

— Мы дали высокую оценку вашей диссертации. Мы готовы сегодня же рекомендовать ее к защите. А вы просите невозможного. Кафедра, как вы уже слышали, не может выступить с официальным предложением использовать вашу методику в конкретной производственной организации, ибо в случае любой неудачи нам придется выплатить огромную неустойку. И хватит об этом. Формулирую окончательное решение кафедры: работу аспиранта кафедры Гамова считать законченной и рекомендовать ее к защите. Все согласны?

— Да, но я все-таки хотел бы заметить, — словно проснулся руководитель Никиты, — что в таком виде — без апробации на производстве работа может не собрать при защите должного количества голосов членов ученого совета. Ведь тема ее и главная задача, заявленная автором…

— А это уже ваша забота, уважаемый Леонид Федорович. Вы должны были подобрать соответствующую тему для своего аспиранта и так сформулировать ее, чтобы не возникло никаких случайностей при защите.

— Но Гамов пришел со своей темой, и кафедра утвердила ее, — робко попытался возразить куратор Никиты.

— Не будем копаться в мелочах, — прервал его заведующий кафедрой. — Работа добротная. Выдержит атаки любых оппонентов. А название темы и главную задачу, заявленную в аннотации, можно и переформулировать. Так ведь, Гамов? — милостиво улыбнулся он Никите.

— Нет, Семен Григорьевич, — твердо ответил Никита, — ни названия темы, ни формулировки главной задачи, которую я сам перед собой поставил, я менять не стану. И работу в таком виде, без производственного эксперимента к защите не представлю.

— Ну, знаете… А впрочем, вольному — воля. Считаю заседание кафедры закрытым.

Домой, в общежитие, Никита шел в самом отвратительном расположении духа. Вечер был тихий, ясный, последние отблески заката таяли над лесом, а на душе у него творилось нечто невообразимое. Он ожидал, конечно, что старые «зубры» выставят рога, не сдадутся без боя. Но то, что произошло на самом деле, было не просто поражением. Он был разбит наголову, лишен малейшей возможности на какой-либо реванш, потерял всякую надежду на победу. Нет, он не жалел, что так решительно отказался сменить формулировку темы и представить незаконченную работу к защите. Не потому, что испугался черных шаров. А потому, что не хотел предать свои принципы. Но что же делать дальше? Бросить все и вернуться на производство? В конце концов он был готов и на это. А как же Инга?

Инга… Он только сейчас по-настоящему понял, кем стала для него эта девушка; до него только сейчас окончательно дошло, что он любит ее, не может прожить без нее и дня. Однако согласится ли она теперь стать его женой, уехать вместе с ним? Ведь ей еще надо закончить университет, у нее на руках старый больной человек, да он и не знает, как она к нему относится, может ли он рассчитывать на ее взаимность.

Есть, правда, еще один выход: связаться самому, через голову кафедры, с какой-нибудь экспедицией. Но с какой? С той, где он когда-то работал, это не получится: там сменилось все руководство. Хотя это было бы лучшим вариантом. Главный геолог экспедиции Георгий Александрович Славин еще тогда заинтересовался идеями Никиты, он и посоветовал ему поступить в аспирантуру. Только где он теперь, его добрый старый наставник? Впрочем, почему бы не попробовать разыскать его, хотя бы через ту же экспедицию?

Есть и еще одна возможность. Олег только что сказал, что у его отца есть хороший знакомый из «большого геологического начальства». В крайнем случае можно будет попробовать и этот вариант. Но лишь в самом крайнем случае!

Меньше всего хотелось бы сейчас Никите воспользоваться какой-либо услугой со стороны Олега. Может быть, потому, что тот так напористо старался опорочить Гридина? Но с какой стати сам-то он, Никита, столь решительно отмахивается от всего, что приписывается академику? Только потому, что он дед Инги? Нет, это было бы против всех его принципов и правил. Просто он интуитивно не может допустить, чтобы ученый такого ранга был способен сознательно пойти на преступление против человечества.