Женщина в Гражданской войне - страница 40

— Куда ушла? — встревоженно кричал боец. — Мы ведь только за овсом поехали!

Поздно ночью Таня приехала домой. Стараясь не шуметь, я угощал ее топленым молоком, а она рассказывала, как ее подкарауливали кулаки.

— Я не растерялась, — говорила она. — Но все же было очень страшно. Уж очень глупо так умирать. Бестолковая смерть.

— А разве есть смерть толковая? — удивился я.

— Конечно, — усмехнулась она. — Я бы хотела умереть так, чтобы от этого польза была. А глупо — всякий может.

Я с некоторым сомнением смотрел на нее. И только гораздо позже я понял, о чем она говорила.

Летом восемнадцатого года белые сформировали отряды и начали наступление. Красная армия тогда еще не имела достаточного количества оружия и снаряжения, не имела крепкого командного состава.

Осень установилась холодная, с ветрами. Уже давно белые заняли Екатеринодар, за ним Армавир, и совсем близко от станицы шли бои с генералом Покровским. 11-я Красная армия отступала к Невинке, часть — к Ставрополю, где шли непрерывные, жестокие бои. Вспыхнул сыпной тиф. Он косил бойцов, оголяя фронт.

Мы оставили станицу после горячего боя. Отступали в сумерках. Подымая по улице пыль, цокали копытами лошади, тарахтели колеса подвод с имуществом и продуктами. Длинной вереницей растянулся отступающий обоз с женщинами, стариками и ребятишками.

Прикрывая обоз и отстреливаясь, мы медленно продвигались к дому, где на базу дожидались оседланные лошади.

Таня забежала домой, поцеловала мать, сестренку и обняла отца. Он крепко прижал ее к груди и взволнованно, торопливо говорил:

— Если с вами случится что, очень мне тяжело будет. А если с дороги свихнетесь — еще хуже.

Вблизи застучал пулемет. Таня оторвалась от отца и бросилась на баз. Ловко вскочив на коня, она хлестнула его плеткой и махнула рукой стоящим в дверях старикам.

С большими боями армия отступала к Невинке. Тыла не было: всюду шли бои. Станицы горели в борьбе.

Мы редко виделись с Таней: меня перебросили в другой отряд, брата Григория направили в соседнюю часть. Я старался через ребят узнать о сестре, которая находилась при штабе, но это не всегда удавалось.

Таню я увидел только в Невинке. Это было во время измены главнокомандующего Сорокина. После митинга я заехал в штаб. Таня приехала туда только поздно ночью. Она вся посинела и никак не могла согреться.

— Весь день сегодня на собраниях выступала. Голос сорвала, — хрипло говорила она. — Какое большое преступление! Сорокин расстрелял лучших партийных товарищей. Разве кому-нибудь приходило в голову, что он изменит?

Я уговорил ее прилечь в соседней со штабом комнате и, хорошенько закутав, напоил горячим кофе.

Она немного отошла, согрелась и, блестя глазами, уверенно сказала:

— Из Москвы сообщение получено. К нам выслали целую группу красных командиров. Они через Царицын пробираются. Заменят старых офицеров, наладят дело, и мы опять пойдем в наступление.

— А ты думаешь, у нас достаточно сил, чтобы победить?

— Уверена ли я? Ну, конечно! Пускай отдельные поражения, неудачи — это временно: мы, конечно, еще пойдем в наступление. Армия сейчас перестраивается, накопляет силы, а потом сам увидишь, что будет.

Таня волновалась за младшего брата — Григория:

— Ты, Николай, съезди к нему, ведь он же мальчишка. Сдуру и в плен попадет. Видела я, как он в бою держится. Надо спокойно, а он прямо на белых рвется. Зачем свою голову даром отдавать? Никому это не нужно.

Я обещал навестить брата и поздно ночью уехал в часть.

Через несколько дней, как и говорила Таня, по всему фронту началось наступление.

Перед самым выходом из станицы я заехал навестить сестру. У дома, запрягая лошадь в телегу, возился брат Григорий.

— Ты зачем здесь? — удивился я. — Почему не в части?

— Да я тут уж второй день. Ты разве не слыхал, что Таня заболела? Из штаба меня вызвали за ней ухаживать. Доктор утром был, говорит — тиф. Я ее все в больницу уговаривал лечь — не хочет. Теперь велела лошадь запрячь.

— Да куда же ей ехать? — удивился я и прошел в дом.

Таня лежала на той же самой койке, на которую я уложил ее несколько дней тому назад. Она поспешно передавала какие-то бумаги молодому парню и рассказывала, что надо делать. Увидев меня, она чуть заметно улыбнулась и провела ладонью по лбу.