Женщина в Гражданской войне - страница 49

Она молча лежала, стараясь успокоиться. Мне показалось, что ее голос дрожал, когда она говорила со мной.

Неожиданно она прижала меня к себе, заглянула в глаза.

— Рая, скрой от отца, — поспешно шептала она, — не говори ему, пока братья не придут. Пожалей его. Не выдержит он. Умрет.

Я разрыдалась, только теперь почувствовав, что у нее остались последние часы жизни. С материнской нежностью она обнимала, ласкала, целовала меня и даже шутила — больная, вся в ранах.

Я чувствовала ее поцелуи у себя на лице, на груди, на руках, чувствовала ее горячее, сильное объятие.

На мокром цементном полу громко застонали, рядом кто-то сдержанно заплакал. В дверь постучал часовой.

Мы поняли, что мне надо уходить.

— Ты скажи нашим, что мне очень и очень легко, торопливо говорила она. — Я счастлива так, как никогда.

Она снова погладила меня по волосам, взглянула в глаза и крепко поцеловала в губы.

Кто-то оторвал меня от Тани и вытолкнул в коридор.

А когда на другой день я пришла к тюрьме, часовой не пустил меня к Тане.

Я плакала, просила, умоляла его.

— Да уйди ты, частью прошу, — уговаривал он меня, пряча в сторону взгляд. — Начальство пускать не велело.

Я не заметила, как сзади подошел Козлика.

— Нечего тебе тут околачиваться! — грубо крикнул он на меня. — В расход комиссаршу вывели.

Вот что я узнала о ее смерти.

На рассвете седьмого ноября казаки ввалились в тюрьму.

Все поняли, зачем они пришли.

Кто-то закричал, заплакал, кто-то забился на полу.

Таня вскочила сама.

— Тише! — крикнула она. Не надо плакать! Вы не одни, товарищи! Мы вместе все пойдем!

A когда арестованных начали прикладами выгонять из камеры. Таня у двери обернулась назад к тем, кто оставался.

— Прощайте, товарищи! — раздался ее звонкий, спокойный голос. — Пусть эта кровь на стенах не пропадет даром. Скоро придут советы!

В раннее морозное утро белые за выгоном порубили восемнадцать товарищей. Последней была Таня.

У нее, еще живой, сначала отрубили руки, потом ноги и затем голову.

Верная своему слову, она не просила пощады у палачей.

Так могут умирать только большевики!

Это было в девятнадцатом году.

В теплую августовскую ночь на станцию Александровская, где расположился на отдых после долгого перехода один из полков Богучарской дивизия, неожиданно ворвалась конная часть генерала Мамонтова.

Станция и поселок спали, когда у окраинных домов ночную тишину прорезал выстрел, за ним раздался другой, и затем со всех сторон началась перестрелка.

Бойцы вскакивали с мест, ошалело схватывали винтовки и, сонные и растерянные, выбегали на улицу, на ходу обувались и застегивая одежду. Около железнодорожных путей по темним переулкам затрещала беспорядочная стрельба.

От штаба полка, горяча лошадей, неслись всадники.

— Товарищи, в цепь! Без паники! — донесся высокий голос, и из темноты вынырнула белая лошадь. Худощавая юношеская фигура низко пригнулась к седлу. Серая папаха лихо сидела на затылке, и в отсвете фонаря на короткое время промелькнуло круглое, почти детское лицо с маленькими оттопыренными ушами.

И затем опять уже из темноты донесся тот же звонкий голос:

— Ну, куда ты прешь? Голову потерял? Удирать будешь — в два счета прихлопают. Гони к пакгаузам, там цепь лежит.

Всю ночь в поселке и на станции шла непрерывная, горячая стрельба. У конца улицы вспыхнуло яркое зарево, оттуда доносились людские крики и испуганное конское ржанье.

Мамонтовцы подожгли дома.

С одного конца селения на другой вслед за командиром полка носилась на белой лошади юношеская фигура.

На рассвете белые притихли, замерли, а затем отдельными группами, небольшими разорванными цепочками, отступили в степь.

Командир полка еще долго объезжал части, проверяя дозоры, отдавая распоряжения, а затем повернул коня и поехал к штабу.

Солнце уже совсем взошло, когда командир проснулся и растолкал рядом с ним примостившегося на полу Алешку.

Через несколько минут они уже сидели за картой, и командир отчеркивал карандашом местность.

— Вот видишь, как получилось, — говорил командир ровным, спокойным голосом, — надо тебе срочно двинуться в станицу Никольская. Это верстах в двенадцати отсюда. Расскажи в штабе дивизии, что ночью творилось. Надо, чтобы там приняли наших раненых. Да потом выясни, почему до сих пор не выслали снаряды и патроны. Мне еще несколько дней тому назад обещали. Не пойму, чего тянут.