Женщины Кузнецкстроя - страница 10

— Интересно, кто это строит?

Целый месяц люди очень интересовались, что там делается, но я сказала — никого не пускать. Мне все опять говорили, что из этого ничего не выйдет, даже Хитаров. А я ему говорила: через месяц посмотрим, а до тех пор никого в сад не пущу. Как оказалось, Франкфурт туда ходил каждую ночь. Была проделана огромная работа. Место, где сейчас стоит театр, нужно было выровнять, потом нужно было сделать сооружения: буфет, читальню, беседки, скамейки... На скамейки я дала разверстку по всем цехам по 10-15 скамеек: умри, но сделай, — никаких разговоров. Скамейки сделали на двух человек, чтобы третьему негде было сесть — чтобы хулиганства не было. И действительно, хулиганства не было, и часто говорили: «Вот хитрая! Что она сделала — парочка только может сидеть!» Все это устроили, пригласила садовника. Там у нас был большой портрет Сталина, прекрасный портрет, как живой. Его потом переносили оттуда и порвали. Садовник сделал клумбы, осветили сад. Когда приезжали артисты, они говорили, что этот сад — кусочек Швейцарии. Все поражались. После этого я пошла к Аверьянову и Хитарову и сказала: «Пойдемте, я вам покажу.» Вечером сад был очень красиво освещен, все было изумительно. Я их привела, сторож открыл ворота. Хитаров прямо не верил:

— Как же это ты за месяц сделала?

— Все сделала, сказала вам месяц — и вот, пожалуйста!

По вечерам в саду собиралось народу по нескольку тысяч, все дамы в своих нарядах — некуда же больше ходить. Все были очень довольны, а главное, — все это сделалось без денег, и все не верили, что получится. А потом: «Молодец, молодец...» А сколько одной земли пришлось вывезти! У меня был большой план относительно этого сада. Мне не удалось закончить, потому что вскоре меня опять

переключили на другую работу.

***

Когда я жила в Киеве, мне дали квартиру в монастыре. Была там у них игуменша. Обычно к ним туда никто не мог ходить. Этот монастырь был в центре города, очень красивый, огороженный огромной стеной. Огромнейший монастырь, и прекрасный фруктовый сад. Жили они очень хорошо.

Я много работала и возвращалась домой очень поздно, в час-в два ночи. Ворота у них запирались. У ворот стояла охрана. Жила я одна в келье. Отдельно стоял домик, в котором жили монашки-коровницы. Монашки были молодые, красивые, рослые. Они пускали к себе мужиков через забор. Подадут веревку, и те перелезают, Бывало, иду домой, а они под забором сидят. Ночь, луна, парк — красиво, и под кустами они сидят, парочками. Я не вмешивалась. Бегаю себе, работаю, занимаюсь большевистскими делами.

Не знаю, как было, но кто-то доложил игуменье, что ко мне приходят мужчины. Надо сказать, что ко мне туда вообще ни один человек не приходил. Игуменья вызвала меня к себе. Открывает мне дверь прислужница.

— Меня звали?

— Да-да.

Доложила она обо мне. Я захожу. Сидит она в кресле. Мантия распущена, на голове косынка. Я зашла:

— Здравствуйте.

— Свет, надо покланяться. — Она думала, что я буду на колени падать. Это у них закон такой. —Мне доложили, что вы распутная женщина, и что к вам ходят мужчины, а в нашу святую обитель не разрешается ходить мужчинам.

— Мужчины ходят к вашим монашкам.

—Как к монашкам?!

—Очень просто, к вашим монашкам.

Она вскочила:

— Вы знаете, что я с вами сделаю?!

— Вы со мной ничего не сделаете. Я член Горсовета. Если хотите, я вам докажу, где ваши монашки со студентами спят!

Как она забегает по комнате! Видно, что за всю жизнь она таких разговоров не имела. Может быть, действительно от нее скрывали. Я ей говорю:

— Вы меня опозорили, назвали распутной женщиной. Сегодня я приду в два часа ночи. Потрудитесь выйти, я вам постучу и покажу, что у вас делается. Если нет, то я поставлю вопрос в горсовете.

— Ну, хорошо, свет, но если это неправда, то за клевету на божий дом будете отвечать.

Я ушла. В этот вечер, когда я вернулась, десятки человек сидели под кустиками. Пошла я за игуменшей. Повела ее к коровнику. Взяла она охранника. Пришли туда — она как заорет, как заскачет. Те начали разбегаться. Мужчины через забор никак не перелезут. Охранник стреляет. Паника! Я ей говорю: «Ну, теперь убедились? Вот где ваши святые монашки!»