Женщины Кузнецкстроя - страница 15

под шпалы подбивала землю. Зимой с ноября по май — безработица, я получала на безработицу. Кое-как после смерти отца жили на пособие по безработице: пряли зимой и за это получали муку, деньги. Я сама неграмотная.

В 21 году в Бачаты пришла банда в 12-15 человек. Помню, что одного коммуниста они даже повесили. Они громили бараки, воровали. За это мы пошли с ребятами коммуной ликвидировать банду. Просто вооружились и пошли. Нас было 10 человек, из девчат была только я. Мы всех перестреляли. Нас было 10 человек, а их 12. У нас только одного сильно ранили. Я всегда ходила с наганом. Я как-то хотела застрелить мать за то, что она запсиховала. Это было в 26 году. Она все за комсомол меня ругала: «Накомсомолишься ты!» Соберутся женщины, старухи и говорят:

— У тебя девчонка распутная, — все с комсомольцами ходит.

А тогда комсомольцы работали не так, как сейчас. Дорога ли испортится, или что-нибудь — бегут комсомольцы, исправляют. Около нас была деревня Караганда, над которой мы шефствовали. По вечерам туда ходили — ставили постановки. Ночыо прешься оттуда. Мать стала что-то говорить — меня затрясло. Я схватила наган, и на нее. Зять вырвал у меня наган и больше не отдавал.

В 1926 году в мае к нам в Бачаты пришло распоряжение с кирзавода о том, что нужны работницы, и нас перебросили по безработице на кирзавод. Здесь нас приняли. Я получала 18 рублей в месяц. Переехала сюда одна, а мать осталась с ребятами. Здесь я работала откатчицей кирпича, а через месяц ребята узнали, что я работаю на семью, что у меня есть иждивенцы, и перевели меня на резку, на высший разряд. Я стала получать 27 рублей.

В 1927 году я перевезла на кирзавод своих ребят и мать. И пошла учиться на ликпункт. Ликпункт был на заводе. В этом же году организовались вечерние рабочие курсы. Я пошла на эти курсы. В 1929 году меня оторвали на общественную работу. Из комсомола я ушла, потому что назвала секретаря сволочью, и меня выкинули из списка.

На кирзаводе я вела пионерработу, а затем мне дали женскую работу.

Снова поступила я в комсомол, потому что у меня было какое-то тяготение. Когда я поступила в комсомол, спрашиваю у секретаря комсомольской ячейки: «Яша, как же мне теперь богу молиться?» Я думала, что слово комсомол происходит от слова молиться. Они надо мной страшно хохотали. Так что, когда я вступала в комсомол, тогда я ничего не понимала.

По женработе я работала среди девушек. Когда я приехала сюда, мне дали сразу пионернагрузку. Работала до 1927 го года, когда меня из комсомола перевели в партию. Когда я вступила в партию, здесь я уже маленько знала дело. Я уже была грамотная. Мне дали нагрузку — женор-ганизатора. У нас тогда было человек 100 женщин. Работницы все были тогда дружные. На кирзаводе мы собирали делегатские собрания, слушали доклады о международном положении. О производственной программе мы почему-то не слушали, а только об Октябрьской революции и проч. Женруководителем был Васичков. Он делал доклады на политтемы; что такое Советы и т.д.

Собрания у нас бывали каждую неделю. Делегатские собрания были тоже, но они не разделялись. Делегатки были прикреплены к разным секциям, скажем, к завкому, к партячейке, к комсомольской, к поссовету и проч. Делегатки нам сильно помогали. Это были работницы и жены рабочих — домохозяйки.

С деревней у нас такие отношения: и сейчас наша подшефная деревня Бунгур. Я тогда руководила драмкружком и струнным оркестром. Организую ребят, найду парней, которые умеют играть, и они работают под моим руководством. Я была в качестве режиссера в драмкружке. Бывало, приедем в Бунгур, поставим постановку, соберем женское собрание. Всякие политические вопросы, посевная кампания и прочее — это меня не касалось. Меня касалась культработа. В Бессоновку мы тоже ходили со своей постановкой и с оркестром. Оказывали ли мы влияние на эту деревню — я не знаю.

Крестьяне немного бушевали по поводу выселения с места для постройки завода, но комсомольцы ходили к ним, разъясняли. Мы организовали в деревне Бунгур комсомол, но руководство наше было не систематическое. Мы обыкновенно ездили под религиозные праздники со своими постановками. Надо в церковь идти, а мы ребят собирали, устраивали вечера с пляской и пением, без поцелуев. Молодежь нас очень любила. Правда, некоторые девчата поговаривали: «Почему нет вечёрок?» — И садились с ребятами обниматься, но после нашего разговора они с нами соглашались. Даже сейчас старые девчата, которые нас знают, говорят: «Как только ты не стала ходить, у нас все пропало — и вечера самодеятельности, и даже клуб закрыли».