Женя Журавина - страница 16

Урок был посвящен развитию речи. Женя прочитала коротенький рассказ «Два товарища» и попыталась вызвать детей на разговор «от души». Но такого разговора на этот раз не получалось. Детям все еще не хватало ни запаса слов, ни смелости. Связывало и присутствие постороннего.

— Тогда вот что: давайте играть! — сказала Женя.

Петр Игнатьевич поднял голову.

— Вот ты, Петя, будешь медведь и пойдешь из этого угла; ты, Гриша, и ты, Вова, — два товарища, пойдете от окна. Вот эта табуретка будет дерево. Один из вас полезет на дерево, а другой упадет и притворится мертвым...

Класс привстал, трое ребят разыграли сценку: один бросился на «дерево», другому медведь что-то «прошептал на ухо».

— Что тебе говорил медведь? — спросил первый.

— Говорил, что ты трус: бросил товарища в беде.

Класс ожил, холодок исчез, охотников отвечать оказалось много, но Женя видела, кого еще надо «разговорить», а кого поучить сдерживаться и думать. Казалось, что дальше урок пойдет без всяких осложнений, но тут Гриша, любимец Жени, поднял руку.

— Что, Гриша?

— Так не бывает! Медведь полез бы на дерево, и тому, который на дереве — крышка...

Знатоку медвежьей психологии нужен был вразумительный ответ. Ответа ожидал целый класс. Женя растерялась, наступила заминка.

— Ну, тогда ты придумай другой конец. Медведь полез на дерево... А что дальше?

Гриша, а с ним и весь класс стали «ломать голову»: что же могло быть дальше?

Нашлись фантазеры:

— Он отломил сук и столкнул медведя...

— Он спрыгнул с дерева, и они убежали.

— Его товарищ сбегал за ружьем и застрелил медведя.

— Нет, не так, дайте я скажу...

В классе поднялся шум, и всем хотелось дополнить рассказ. Прозвенел звонок. Женя предложила ребятам дома придумать правдивый конец, нарисовать какую-либо картинку к этому рассказу.

Через несколько дней на педагогическом совещании с участием обследователей школы — делегаток — подводились итоги взаимного посещения уроков.

— Товарищи, задача совещания — выработать некоторые единые требования, или «правила для учителя», — сказала Агния Петровна. — Возьмем начало урока. Одни начинают его в повышенном тоне, устают сами, утомляют ребят: другие начинают работу, не обращая внимания на то, что происходит в классе, как будто задача в том, чтобы выложить все, что принесли на урок, а не в том, чтобы «вложить», вложить не только в уши, но и в души; третьи начинают с распекания нерадивых, тратят на это много времени, снижают интерес к работе. То же и с концом урока... Часто он остается просто незаконченным.

Агния Петровна разобрала несколько уроков и закончила:

— Скажу вам прямо: как молодым надо учиться у старых, так и старым у молодых. В нашем коллективе есть молодой товарищ, Евгения Михайловна, но когда я бываю у нее на уроке, я многому учусь, и ничему не могу научиться у Петра Игнатьевича. К ней дети льнут — а к нему нет, она говорит тихо — и ее слушают, он говорит громко — а его не слышат. В чем причина, что самый старый среди нас стал предметом разговоров в поселке? В том, что он далеко стоит от детей. А воспитателю надо подойти к ним близко, войти в душу. Какие для этого средства? Разные. Вот Евгения Михайловна дошла. А как? Уже по два раза побывала в семьях, пригляделась к каждому ребенку, прихорошила его; и главное, на уроке не выкладывает — берите, кто сколько может, а вкладывает в сознание; и она уже на уроке уясняет — дошло или не дошло, попала в цель или полетело мимо. Вот и хотелось бы, чтобы все хорошее, что вы увидели один у другого, стало нашим общим достоянием, а плохое получило наше осуждение и больше не повторялось. Ну, кто желает поделиться своими соображениями?

Желающих не находилось.

— Может быть, вы что-нибудь скажете, Евгения Михайловна?

— Что я скажу? Я учу, как меня учили, а хорошо это или плохо, пусть скажут другие. У Петра Игнатьевича я была на уроке. Ребята его изводят, и мне его жалко. Я бы взяла их в руки за одну неделю...

Все засмеялись. Женя сконфузилась и опустила голову.

— Кто еще?

— А я вам так скажу, только не обижайтесь, — выступила завуч Мария Петровна, старая, уже поседевшая учительница, которая сама уроков не вела, а ведала и канцелярией, и учебной частью. — Мы от детей требуем правдивости — будем правдивы и сами. Мы с годами теряем способность расти. А жизнь идет вперед, и мы отстаем. Лета теперь другие. Что они раньше приносили в школу? Страх божий, ворох суеверий: сознание того, что над ними бог, царь; наш удел — терпеть и молиться. Я помню это время. И как трудно было расправить душу ребенка, воспитать смелость, чувство собственного достоинства. А с чем сейчас приходят? Слышат от взрослых, что бога нет, царя нет, нечисти, какой раньше пугали, нет, человек вершит большие дела, человек — главный на земле, и главная задача — покорять природу, созидать; не скрюченная у ребенка душа, а с расправленными крыльями. Что же требуется от воспитателя? Развить, укрепить крылья, чтобы «взлетел», большим человеком стал. Вот вы ходите на уроки, а я провожаю вас и встречаю. Какие несете знания — это ясно, тут есть программа; а какой строй души — сами взвесьте. Говорите о нарушителях порядка. А может, такой порядок и следует нарушать?.. Насыщаем ли любознательность, активность, жажду деятельности? Сколько несем знаний, высоких чувств, которые бы отвечали величию планов и задач? Вот о чем думайте. Надо воспитывать на героическом... А его — куда ни погляди; не мне вам рассказывать — газеты читаете, радио слушаете...