Жертва безумия - страница 38

— Я знаю Энди Манет. Она не слишком умна, но умеет… растрогать людей.

Элл отхлебнула пиво.

— Она находит подход к людям, и они начинают говорить.

— Она может выжить?

Элл кивнула.

— Пожалуй, она продержится дольше, чем другая женщина. Энди попытается манипулировать им. Если он проходил курс психотерапии, трудно предсказать его реакцию. Он почувствует, что им управляют, но некоторые привыкают к психотерапии, как к наркотику. Она способна оттянуть развязку.

— Как Шахразада, — сказала Уивер.

— Да, — согласилась Элл.

— Мне нужно, чтобы он говорил, — сказал Лукас. — Он звонит по телефону, и мы пытаемся выследить его.

— Думаешь, он лечился у нее?

— Мы не знаем. Пытаемся выяснить, но пока мало что нашли.

— Если это так, вы должны исходить из его проблем. Не обвинять его в том, что он болен.

— Я так и поступил сегодня днем, — мрачно сказал Лукас. — Но он разозлился.

— Спроси его, как он заботится о них, — предложила Элл. — Проверь, нельзя ли пробудить в нем чувство ответственности. Возможно, он избегает ее. Узнай, что нужно сделать для того, чтобы он освободил их. Предложи ему не отвечать сразу, а подумать. Чего он хочет?

— У нас есть и другая проблема. Мы просматриваем записи Манет. Она лечила подонков, совращавших детей, и никого об этом не уведомила.

Элл положила вилку.

— О нет! Ты не возбудишь дела.

— Но это назревает, — заметил Лукас.

— Это самый варварский закон, принятый нашим штатом, — воскликнула Элл. — Мы знаем, что люди больны, но отнимаем у них шанс получить помощь, и они будут продолжать…

— Если мы не посадим их за решетку…

— А как быть с теми, о которых вы никогда не узнаете? С теми, кто хочет лечиться, но не может этого сделать, потому что стоит им открыть рот, как полицейские набросятся на них?

— Мне известна твоя точка зрения, — сказал Лукас, желая избежать спора.

— О чем вы говорите? — спросила Уивер.

— Если человек в этом штате совращает ребенка, но при этом понимает, что болен, обращается к врачу, тот должен сообщить о нем. В этом случае медицинские записи попадают в руки властей и используются как свидетельства против пациента. Как только штат предпринимает какие-то действия, пациент нанимает адвоката, который советует ему прервать лечение и молчать. Если вина остается недоказанной, а это происходит часто, поскольку человек признает себя психически больным, что снижает достоверность записей, а врачи весьма неохотно дают показания, — он выходит на свободу. Но тогда он уже сознает, что не может продолжить лечение, поскольку оно чревато тюрьмой.

— Это несправедливо, — сказала Уивер.

— Нечто вроде «Уловки-22», — согласился Лукас.

— Просто варварство! — воскликнула Уивер.

— Варварство — насиловать детей! — оборвал ее Лукас.

— Если человек надеется получить помощь, чего вы хотите? Бросить его в темницу?

— Я не желаю это обсуждать.

Позже, когда они остались вдвоем, Уивер проговорила:

— Варварство…

— Я не хотел спорить об этом при Элл, — сказал Лукас. — Но, по-моему, психотерапия не помогает тем, кто насилует детей. Психоаналитики переоценивают свои возможности. Подонков надо сажать в тюрьму.

— И ты еще считаешь себя либералом!

— Свободомыслящим человеком, а не либералом.

Джон Мэйл смотрел новости и торжествовал. Он сидел один перед широкоэкранным телевизором и компьютерами. Подключившись к сети «Интернет», он просматривал двадцать четыре группы сообщений, касавшихся секса и компьютеров. Он одновременно использовал две телефонные линии и три компьютера.

Мэйл испытывал легкую сонливость и утомление. Энди Манет оказалась отличной добычей: он понял это, впервые увидев ее десять лет назад. Энди оправдала его надежды: у нее было красивое тело и она сопротивлялась. Он обожал борьбу, ему нравилось подавлять сопротивление. Каждый раз, овладев ею, Мэйл испытывал восторг победы.

Сейчас он занимал центральное место в новостях. Его искали все. Да, они могут найти его через несколько недель или месяцев, и ему придется как-то решить эту проблему.

Отогнав от себя навязчивую мысль, он вернулся к другой, излюбленной: Дейвенпорт. Дейвенпорт затаился. О нем не сказали ничего. Ни слова.