Жертва года - страница 4
Прямо перед его изумленными глазами она расплакалась и выбежала в кухню.
Матильда, ковыляя на трех лапах, подошла и начала тереться пушистыми боками о его ногу. Гарольд безучастно почесал ее за ухом. Он был совершенно потрясен. Его и правда уволили, бывший работодатель и правда говорил с бюро по трудоустройству, и машину он отдал, потому что не мог за нее платить… Короче, все, что сказала Глория — правда.
Ну ладно. Но это не значит, что она подстроила все его злоключения с поиском работы! Она могла просто знать о них — точнее, не могла не знать, ведь она сама из бюро по трудоустройству. Что же касается молока, то она, скорее всего, выудила информацию из мамаши Хаббард. В конце концов, скисло оно именно в холодильнике старой вдовы.
Он услышал, как Глория ходит по кухне, потом она появилась в дверях и сказала:
— Идите сюда и садитесь, Гарольд. Я приготовила сэндвичи.
Сэндвичи оказались с арахисовым маслом. Он съел три и запил их двумя стаканами молока. Глория съела половинку одного сэндвича и выпила полстакана молока. На ее верхней губе осталась забавная белая полоска.
— Вы не представляете, насколько мне стало легче, когда я вам все рассказала, — вздохнула она. — Просто камень с души. Вы же сегодня будьте осторожны. Лучше всего находиться там, где много людей. Ведьме сложно наслать чары, когда вокруг толпа.
Он посмотрел на ее молочную полоску и внезапно повеселел.
— Я собираюсь на вечеринку к невесте, так что, думаю, буду в полной безопасности.
Она опустила глаза.
— Наверное. Наверное, да. И все-таки, лучше вам пойти туда, где много полицейских. Ведьмы боятся представителей закона. И наместников Дьявола тоже побаиваются. Его Злое Величество настаивает, чтобы внешне все выглядело пристойно, и все вели себя, как почтенные граждане. Если кто-то из подчиненных хотя бы чуть-чуть нарушит закон, он сразу же бах — и лишает провинившегося силы.
— Лишает силы и поднимает на вилы? — Гарольд едва сдерживал смех.
— Не время шутить, Гарольд. Разве вы не понимаете, что ваша жизнь в опасности?
Она встала и убрала бутылку молока в холодильник. Потом взяла банку с арахисовым маслом и понесла к высокому шкафчику возле раковины. Когда она открыла дверцу, Гарольд не поверил своим глазам. Все полки были заставлены абсолютно одинаковыми банками, кое-где даже в два ряда.
— Боже правый! — воскликнул он. — И это все, что вы едите?
Она застенчиво глянула на него.
— Не совсем. Я обедаю в кафетерии напротив бюро. Никогда не умела готовить. Дома все делала мама, потом я переехала сюда, и некому было меня учить.
Гарольд поднялся. Как она смогла предсказать итог сегодняшнего собеседования, он, наверное, никогда не узнает. Но она точно не виновата в том, что ему отказали, и во всех остальных его неудачах тоже. Когда все эти глупости выветрятся из ее головы, он вернет ей две двадцатки и попросит объяснить, почему в самом начале он решил, что это кленовые листья. А сейчас спрашивать об этом бесполезно.
— Спасибо за сэндвичи, — сказал он.
Глория проводила его до двери. Она казалась такой грустной и одинокой, что Гарольд почему-то решил дать ей телефон Присциллы.
— Вдруг вам что-то понадобится, — объяснил он. — Теперь мне пора.
— Всего вам доброго, Гарольд. И, пожалуйста, будьте осторожны.
По улицам вовсю разгуливали ведьмы, не говоря уже о гоблинах, привидениях, инопланетянах и домовых. У Гарольда не было никакого настроения толкаться в праздничной толпе, поэтому он вскочил в первое проезжающее такси. Глория никак не выходила у него из головы. Он был настолько погружен в свои мысли, что в холле своего дома забыл встать на цыпочки. Так и дошел до двери Мамаши Хаббард. Старуха стояла у плиты и мешала что-то в большом чугунном котле длинной деревянной ложкой. Бежать было поздно. Хозяйка услышала его шаги и перегородила ему дорогу, глядя своими странными жадными глазами. Она как будто хотела что-то сказать. У ее ног вилась черная кошка.
Гарольд вовремя вспомнил про вторую двадцатку, поспешно сунул ее старой даме в руку и кинулся вверх по лестнице. В комнате надел свой лучший костюм и изучил себя со всех сторон в зеркале. В целом сойдет, если стоять где-нибудь в углу. Ну что ж, угол — его привычное место.