Жертвы Сталинграда. Исцеление в Елабуге - страница 64

Постепенно шум утих. Слышались лишь стук металлических ложек да громкое чавканье.

Суп ели медленно, а когда он кончился, скребли котелок ложками. Наиболее нетерпеливые сразу же принимались за рыбу. У кого остался хлеб, ели ее с хлебом.

В тот день мне почему-то не хотелось ни супа, ни рыбы, ни даже хлеба. Меня знобило и бросало в жар.

В прошлом году в донских степях я пережил подобное состояние. Тогда я лежал в легковом автомобиле под пятью шерстяными одеялами. Меня поили горячим чаем с коньяком и давали какие-то таблетки.

— У вас горячка, — сказал тогда врач. — Если вам повезет, то на утро все пройдет. Но такое состояние может повториться через пять дней.

Тогда мне действительно повезло. На следующее утро я не чувствовал никакой боли…

— Хотите мой суп и рыбу? — спросил я Мельцера. — Мне что-то не хочется есть.

— Что с вами? Уж не заболели ли вы?

— Кажется, заболел. У меня горячка, но это пройдет. Если бы можно было вытянуть ноги, а то их так ломит.

— Вам хотя бы временно нужно дать место на нарах, — заметил старший лейтенант. — Подождите, я сейчас спрошу майора.

Господин Бергдорф охотно обратился к обладателям лежачих мест.

— Господа, прошу минуточку внимания. На полу сидит один товарищ. У него жар и очень болят ноги. Кто может на одну ночь поменяться с ним местами?

Все молчали, словно майор ничего и не говорил. Согласных поменяться со мной местами не оказалось и после того, как майор еще раз обратился ко всем.

— Мне очень жаль, но у каждого что-нибудь да болит, — ответил майор Мельцеру. — А принуждать я не вправе.

— А у меня совсем другое мнение по этому поводу, господин майор, — огрызнулся старший лейтенант. — Это не по-товарищески. Вы, как старший по вагону, обязаны следить за порядком. И вообще, почему время от времени не меняются местами те, кто лежит на нарах, и те, кто сидит на полу?

— Правильно! — подхватили сидящие на полу. — Мы уже пять суток сидим тут. Пусть кто-нибудь и другой посидит.

— Я попрошу вас, молодые люди, не делать мне наставлений, — строго заговорил майор. — Где это видано, чтобы лейтенанты учили старших по званию? Я попрошу вас не забывать, что все вы — еще офицеры вермахта.

Тридцать один человек, которые находились в привилегированном положении, поддержали майора. Поднялся спор. Однако это не дало никакого результата: большинством голосов лежащие на нарах отстояли свои права.

Атмосфера в вагоне накалилась. Чувство братства, видимо, было уничтожено на полях сражения. Особенно у кадровых офицеров, которые теперь больше всего беспокоились о собственной шкуре.

Поезд мчался дальше. В вагоне стемнело. Наступала пятая ночь нашего путешествия. Меня сильно знобило. Зуб на зуб не попадал. Ноги ломило. Если бы только вытянуться! Между нижними нарами и полом вагона было пустое пространство сантиметров в тридцать. Может быть, заползти туда?

— Попытайтесь, — предложил мне Мельцер. — Только смотрите не задохнитесь.

Мне помогли товарищи, и я медленно просунул ноги под нары, потом, сантиметр за сантиметром, заполз туда весь. Снаружи осталась одна голова.

Это принесло мне некоторое облегчение, однако боль в ногах не проходила. С меня градом лил пот.

Вокруг было так темно, хоть глаз коли. Теперь, когда я не чувствовал спины своего соседа и с боков никто не толкал, меня вдруг охватило чувство одиночества.

Больной и беспомощный, я казался себе всеми покинутым. Меня охватил страх, в горле пересохло, дыхание стало прерывистым. Было такое ощущение, что я вот-вот задохнусь.

Мне стало страшно, и я закричал.

— Что с вами? — спросил меня сосед, который помогал мне залезть под нары.

— Я здесь задыхаюсь. Ради бога, вытащите меня отсюда, — простонал я.

Подхватив под мышки, меня вытащили из-под нар и усадили на прежнее место, прислонив к спине Мельцера.

Ночи, казалось, не будет конца. От сильных болей мысли в голове путались. Иногда я впадал в полузабытье, но из этого состояния меня выводили стоны и крики, доносящиеся то из одного, то из другого угла вагона.

Неожиданно раздался паровозный гудок. Я очнулся. Поезд остановился. У вагона послышались чьи-то голоса и скрип шагов. Возможно, это были часовые или железнодорожники. В вагоне завозились, кто-то громко заговорил.