Жиденок - страница 20

И уборщица Ядвига Сигизмундовна, и продавщицы, и завмагша, и взводные командиры, и комбат подполковник Мадьяров, и даже командир полигона генерал-полковник Сергиенко прекрасно понимали, что ни один солдат срочной службы не покинет стен магазина без отвёрнутой банки, пачки, коробки или бутылки. Это были законные трофеи, и отобрать их было так же невозможно, как вырвать из пасти голодной собаки сладкую мозговую кость.

…Сначала запахло весной. Потом со стороны автополка принесло запах «сухой» картошки с сайгачьим жиром, и все поняли, что пришло время обеда. Мешки были свалены, ящики сложены, банки расставлены, а солдатские трофеи распиханы по карманам галифе.

И лишь один солдат никак не мог решиться украсть законную сгущёнку. Лишь одного солдата одолевали чуть ли не гамлетовские сомнения. И этим солдатом был я.

Но колебался я не потому, что не мог украсть в принципе. Украсть я мог. Я колебался потому, что ещё никогда не воровал в День театра.

Мы уже вышли из подсобки, уже поднимались по лестнице, уже шли через торговый зал, а совесть моя была так же чиста, как и карманы. В последний момент из-под вывески «Сыпучие товары» на меня надвинулась пирамида печенья со щемящим названием «Театральное». Я понял, что если сейчас захлебнусь слюной, то уже никогда не стану артистом.

Тогда я воровато схватил пачку, сунул её за пазуху и оглянулся. И — о, ужас! Ехидно улыбаясь, на меня смотрели заплывшие жиром глаза заведующей.

…Меня били двенадцать сержантов во главе со старшиной. Чёртова дюжина. Били в Ленинской комнате, били ногами, били молча. У меня под гимнастёркой лежала пачка «Театрального» печенья, которую почему-то забыли конфисковать. Каждый раз, когда чей-нибудь сапог попадал в неё, я думал:

— Боже мой, точно поломают! Как же я это буду есть?

…Я скоблил лезвием писсуар, а стоявший у меня над душой дежурный по роте сержант Тимошенко стряхивал в бумажный кулёчек пепел со своей сигареты «Прима».

Товарищ сержант в высшей степени доброжелательно и рассудительно говорил:

— Я хотел бы внести ясность. Ты поимел не за то, что ты — еврей. Я подчёркиваю: не за это! И, конечно, не за то, что украл. Ты поимел за то, что попался.

Ночью после отбоя я поедал вынесенный из боя трофей. Я поедал его тихо, стараясь не хрустеть. Я тщательно перетирал языком обломки «Театрального» печенья и мечтал о театре…

Как-то по пьянке командир роты по кличке «Дядя» похвастался коменданту гарнизона по кличке «Панас», что у него появился хороший художник. Панас спросил:

— Ты мне друг?

Дядя ответил:

— А что?

Панас сказал:

— Одолжи мне на пару дней своего еврейчика.

Дядя поставил условие:

— С тебя бутылка.

Панас выставил две.

Так я попал в комендатуру. Мне предстояло выпиливать пенопластовый макет города Приозёрска.

Утром на разводе патрулей Панас, стараясь не материться, произнёс речь. Сказал он, приблизительно, следующее:

— Этот боец — мой человек. Командование поручило ему стратегически важное задание. Он имеет право беспрепятственно ходить по городу, смотреть, мерить, ну там, записывать… Что ещё? Да, в общем, всё, б…

Судя по тому, как патрули расшаркивались со мной при встрече, они подумали, вероятно, что я — замаскированный агент КГБ в звании не меньше капитана, совершающий инспекторскую проверку. На самом деле всё было значительно проще: я обмерял здания и улицы. Причём измерительным прибором мне служили ноги.

Я считал шаги.

За два дня я обсчитал треть города, но выпиливать домики так и не начал.

Зато я так понравился коменданту, что он пригласил меня столоваться у него дома. Каждый раз его жена — милая украинская женщина — наливала мне стопарь разбавленного спирта, и каждый раз Панас приговаривал:

— Дерябнем по граммульке

За здоровье моей мамульки!

Ночевал я в комендатуре в панасовском кабинете: спал на шикарном диване и смотрел цветной телевизор.

На третий день комендант меня в роту не отпустил. Он сказал:

— С Дядей я договорился. А ты пока, знаешь, по городу не ходи. Тебе ж есть что пилить, вот и пили.

И я пилил. Мне, правда, показалось странным, что Панас перестал приглашать меня к себе домой и привозил «термосочки» прямо в комендатуру. Но, с другой стороны, поступки командиров не обсуждаются, и я успокоился.