Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском - страница 6
Молчание. Никто не пошевелился. Тогда Эдик достаёт блокнот и ручку и говорит:
– Кто сейчас не выпьет, я запишу и отправлю прямо товарищу Бобкову!
И тут начался такой гомерический хохот, что все стали как братья. Эдика посадили за стол, начали обниматься… И это сошло ему (да и нам) с рук.
Спустя какое-то время, уже в девяностые, я рассказал об этом случае по телевизору. После передачи Эдик позвонил мне и говорит:
– Я смотрел и сам смеялся, а потом задумался: всё-таки, ты меня считаешь нормальным или сумасшедшим?
Я ему сказал:
– Я считаю, что ты самый нормальный из нас.
И таких случаев я могу рассказать огромное количество. Скажем, однажды он позвонил мне:
– Юра, я очень тебя прошу поехать со мной в суд. Я подал в суд на «Союзмультфильм»: они считают, что мультипликационные персонажи принадлежат только им, а я считаю, что они принадлежат в том числе и писателю – автору.
Я говорю:
– Не хочу я идти в суд, не люблю я этого. Да и не был никогда.
Он:
– Ты можешь меня поддержать?
Я спрашиваю:
– А что от меня требуется?
– Да ничего, просто посиди. Ты такой милый, обаятельный. Может, повлияешь на судей.
Короче, я пришёл.
Со стороны истца я был один. А с той стороны – трое представителей «Союзмультфильма», юристов. А у Эдика не было юристов, он сам все свои аргументы юридически обосновывал. Завязалась дискуссия. И победил полностью Успенский! Когда судьи – три строгие женщины в мантиях – это объявили, я спрашиваю:
– Скажите честно: вы руководствовались буквой закона или это я на вас повлиял? Успенский сказал, что я «такой милый, обаятельный»…
Они серьёзно говорят:
– При чём здесь закон? Конечно, это вы повлияли!
Как Успенский хохотал!..
Назад мы ехали очень весело, и он спрашивает:
– Юра, тебе понравилось?
Я говорю:
– Понравилось. Особенно, что ты без юриста, сам доказывал. Но я не понимаю одного: зачем тебе это нужно? Тебе что, не хватает денег? Зачем? Это же нервы! Изматываешь себя.
А он:
– Никаких нервов. Мне почти всё равно, выиграл я или проиграл. Дело не в деньгах, а в справедливости. Я не растрачиваюсь на это, а наоборот. Я согласен с Марксом, что жизнь – борьба. Мне нравится бороться.
А вот ещё одна характерная история из его личной жизни.
Успенский удочерил двух девочек. Я, честно сказать, этого не понимал. Но однажды я приехал в деревню, где он жил, и застал в его доме такую картину. Стол, за столом с одной стороны сидит он, с другой – девочки, а посередине – макет театра, сцена, куклы. Говорит:
– Юра, я тебя очень прошу: ты или иди погуляй, или, если хочешь сидеть – сиди, но только тихо. Сейчас идёт спектакль – я занимаюсь с дочками.
Забавно… Трогательно… Девочки реагировали невероятно. Длилось это не менее получаса. Я чуть-чуть раньше приехал, но он наметил занятие с дочками и довёл его до конца, не обращая на меня внимания, не извиняясь и не стремясь завершить побыстрее. Это на меня произвело мощнейшее впечатление: я видел их любовь к нему и его терпение и отцовское внимание.
Успенский начал выезжать за границу – в Финляндию, где вышла его сказка. Он договорился, что деньги за перевод его книги дадут не государству, а непосредственно ему в руки. Не знаю, как уж ему это удалось – даже артисты Большого театра за рубежом не решались заработанные деньги получать на руки. А на весь гонорар он купил видеомагнитофон. Я ещё не понимал, что это такое, потом позвонил друзьям, и мне рассказали, что к чему. И вот я ему звоню:
– Эдик, мне плёнки дали посмотреть – мюзиклы заграничные. Можно я к тебе приеду – посмотрим?
– Да нет, – отвечает, – я всё это решил передать детскому дому. Им это нужнее, чем нам.
Как-то я приехал к нему на дачу. Мы зашли в комнату, где были только его книги. Он снял с полки одну и говорит:
– Долго думал, подарить тебе или не подарить. Это книга о Лжедмитрии. Я, конечно, не историк… – И вручает мне толстую книгу. Он издал её за свой счёт и весь тираж выкупил. Я не знаю, читал ли её кто-нибудь кроме меня. А смущался он, по-моему, потому, что я по образованию преподаватель истории. То есть, при всей уверенности в себе, у него не было чувства «Я – гений».