Жила-была девочка… - страница 8

По тому, как взглянула она в Гошкины глаза, он понял: по-другому не будет. И больше уже не задавал ей вопросов. Лишь ловил редкие Юлькины взгляды, издали смотрел на ее дом или осторожно любовался Юлькой из-за кустарников в сквере. Сегодня, он, правда, попался. Но Юлька, кажется, не обиделась. И значит, все хорошо.

Мать пришла раньше обычного. Устало оглядела убранную квартиру, Борьку, тихо играющего в углу, вздохнула.

— Обедать, мамочка! — подскочила к ней Юлька. — Я такой суп приготовила…

— Не хочу, на работе ела.

— А ты еще, — не отставала Юлька. — Суп — объедение. И каша есть.

— Не надо, — коротко сказала мать, проходя на кухню. Села у стола, Юльке, кинувшейся за тарелкой, бросила: — Не гоношись. У тебя там… нет?

Юлька вздохнула, достала с полки прикрытую бумажкой стопку, наполненную слитыми вчера из бутылок остатками вина и водки, поставила перед матерью. Та долго рассматривала на свет мутноватую жидкость, потом молча выпила, вытерла пальцем губы, приказала:

— Картошки к вечеру свари. Смотри, чтобы не переварилась. Люди придут.

— Мамочка! — жалко улыбнулась Юлька. — Ну зачем они нам? Зачем ты их приглашаешь? Ты же…

— Не твое дело.

Сдерживая слезы, смотрела Юлька, как встала мать с места, осторожно, будто слепая, вышла из кухни. Через минуту в спальне скрипнула пружинная кровать. «Легла, — поняла Юлька, смахивая слезинки. — Ну что мне с ней делать-то? Как ее удержать?»

По себе знала Юлька, что тихое, спокойное и особенно участливое слово действует куда сильнее, чем брань. Крики, обидные слова учителей в школе всегда вызывали у нее желание ответить тем же. Но когда с ней говорили спокойно, проникновенно, ей всегда бывало очень стыдно, и она готова была на все, лишь бы только не допустить этих промахов и ошибок вновь. Поэтому и с мамой говорила тем же тоном, уверенная, что не может мама не понять ее забот и огорчений, что, в конце концов, возьмет себя в руки, остановится. Но пока что никакие ласковые слова на маму не действуют. Вот снова пригласила гостей, снова будет пьянка.

Чистила и варила картошку, а сама все думала о предстоящем вечере. Хорошо еще, если придут Иван Григорьевич с Ритой и Павел Петрович. Эти хоть не ругаются, не бьют посуды и не щиплют за ноги. К тому же они всегда приносят много разных вкусных вещей, остатками которых лакомятся потом они с Борькой. А если кто другой?

Гости приходили часто. Одни были постоянные, и к ним Юлька уже привыкла. Другие наведывались изредка или всего один раз и больше не появлялись. Таких, непостоянных, Юлька не любила и боялась. Они много пили, сквернословили, приносили с собой только одну водку, дразнили или учили ругаться Борьку, а потом кто-то из них обязательно оставался ночевать, и тогда Юльке и Борьке приходилось спать на старом, продавленном диване.

С некоторых пор эти непостоянные начали приставать к Юльке. Похохатывая, щипали ее за ноги, хлопали пониже спины или трогали за бок. Это было страшно унизительно и обидно. Но еще унизительней и обидней было то, что мать не заступалась. Лишь хмуро посматривала на Юльку или на расшалившегося гостя и выпроваживала Юльку вон, словно одна она была во всем виновата. «Подождите, — думала Юлька, сидя на кухне, — вот закончу восьмой класс, пойду работать — тогда посмейте тронуть… Только бы поставили тройку по математике, только бы поставили…»

Картошка уже кипела, когда пришли Иван Григорьевич и Рита. Иван Григорьевич выложил на стол целую кучу кульков и свертков и ушел в зал помогать вертевшейся у зеркала удивительно красиво одетой Рите. Потом на кухню заглянула и Рита.

— Деточка, — поджимая в улыбке ярко накрашенные губы, обратилась она к Юльке. — Ты уж побыстрей, пожалуйста. Мы очень спешим.

И ушла будить мать.

Рита бывает у них давно, почти с тех пор, как мама не стала жить с отцом. Пьет она мало, только, как она сама говорит, от тоски, и у нее есть муж, который ругается, если Рита приходит домой пьяная. А с Иваном Григорьевичем она дружит просто для души и еще потому, что муж ее не понимает.

Юлька уже знает, что мужья почему-то всегда не понимают своих жен, если они дружат с кем-то для души или от скуки. И уже не удивляется этому.