Жила ли Дева Мария? - страница 11

Изида и Нефтис оплакивают умершего Озириса.

Здесь, в этих плачах женщин, кроется подкладка, основа данного скорбного мотива. Последний сложился на почве тех обрядовых плачей, сетований, скорби, воплей, которыми сопровождалось некогда праздничное умерщвление тотемного божества, тотема, священного животного для предстоящего поедания его «плоти и крови», — первоосновы позднейшего таинства причащения. Мы не можем здесь останавливаться дольше на этом культовом моменте, скажем только, что в эпоху разложения тотемизма и дальше — произошло многократное замещение: умерщвление тотемного животного было заменено умерщвлением магически замещавшего божество человека, каковым был вначале царь, потом его сын, затем кто-либо из знатных и простого народа, наконец, преступник, раб или пленный. Замещение пошло еще дальше: вместо человеческой жертвы стали умерщвлять какое-либо животное или же производить символическое умерщвление и погребение статуи — изображения божества.

Это обрядовое умерщвление и т. д. носило магический характер, сопровождалось, между прочим, оплакиванием умерщвляемого «божества» или его заместителя женщинами, всячески выражавшими свою действительную или мнимую скорбь по нем, и совершалось обычно на главном годовом празднике — «пасхе». И вот, пережитком всего этого было обрядовое оплакивание божества женщинами в праздничные дни его смерти и погребения, а отражением — мифологический мотив плача, оплакивания, сетований, скорби девственной богоматери по своем, мученически погибшем, сыне и возлюбленном. Так знакомые нам богини приняли еще черты «матерей скорбящих», каковые черты выступали, подчеркивались в разобранных нами мифах и праздниках.

Подводя итоги всему вышенайденному относительно этих первообразов христианской богородицы, богоматери, приснодевы Марии, мы получаем: все эти богини были божествами женского начала, плодородия, земли, произрастающей из своего, оплодотворяемого небесными водами или речными разливами, материнского лона растительность, и природы вообще. В этом отношении они стояли в теснейшей связи с сельским хозяйством, земледелием и считались женскими божествами — покровительницами его, имея мужским соответствием себе своих «сыновей и возлюбленных» — растительных богов: Озириса, Таммуза, Адониса, Аттиса, в виде зерен, семян, погребаемых в землю, в виде срезаемых колосьев умирающих мученической смертью и воскресающих в виде молодой зелени на полях.

Но это еще не все: с течением времени, под влиянием новых социальных условий, в новой обстановке, представления об этих богинях, конечно, менялись, расширялись и обобщались. В этом отношении мы наблюдаем любопытную картину. С развитием городской и общегосударственной жизни богоматери, удерживая в сельских местностях свои исконные земледельческие черты, в городах принимают также черты и характер божеств всей природы вообще, той высшей, основной, всеобъемлющей ее силы, которая, якобы, незримо царит над жизнью и судьбами отдельного человека, общества, государства и всей вселенной. Стали думать, что нет ничего в мире, — ни существа, ни предмета, ни явления, над которыми бы не царили они, которыми бы не ведали эти божества.

Но божества ли?

Нет, божество! Все эти богини постепенно слились вместе, в один образ, в одно божество, чтившееся в различных местностях под различными именами и различавшееся только последними. Выработался слитный образ единой многоименной богоматери, которая, якобы, царит над всем миром и управляет всеми сторонами его жизни. Слиянию этому способствовали многие причины. Одной из них была бросающаяся сама в глаза общность и родственность природ и характеров всех этих древневосточных богоматерей, различавшихся между собой фактически лишь именами. Другой — процесс религиозного синкретизма, смешения, протекавший на почве экономического, политического и культурного сближения различных народов античного мира и начавшийся еще за несколько веков до начала христианской эры.

Процесс этот длился веками, протекал широко, захватывал собою религии и мифологии многих народов тогдашнего Востока и Запада и всюду подводил к одному знаменателю их божества. В результате к началу христианской эры, к эпохе зарождения христианства, широко господствовали вера и представление, что наибольшего почитания, поклонения заслуживают многоименная богиня — богоматерь-дева и многоименный ее сын возлюбленный, в едином образе которого слились образы знакомых нам «умирающих и воскресающих спасителей» и ряда других богов. Хорошее изображение того, как же представляли себе эту богиню теперь, в эпоху синкретизма, дает нам римский писатель Апулей в своем произведении «Золотой осел», выводя Изиду.