Живун - страница 12

В доме было две комнатки и кухня с прихожей. От раскалившейся плиты действительно было тепло.

— Ну, как? Хорошо?

— Ехэрам (не знаю), — уклончиво ответил старик, хотя в серых глазах его засветились искорки удовольствия.

— А вот загляни-ка сюда, — предложил Федул, слегка подталкивая старика в одну из двух комнат домика.

Ямай, держась за косяк, заглянул в правую от входа комнату и увидел там двух женщин, занятых мытьем пола. Одна из них выпрямилась и, увидев старика, улыбнулась:

— Здравствуй, дед Ямай. Зашел посмотреть свой дом?

Это была белокурая молодая русская женщина с румяными круглыми щеками, со светлыми голубыми глазами.

Старик поздоровался и спросил Матко:

— Это кто такая?

Тот засмеялся:

— Ха, разве не узнать? Это же Галина Павловна, фельдшерица наша.

Дед удивленно посмотрел на босую, с засученными выше локтя рукавами фельдшерицу.

— Верно ведь, Калина Палона, — сказал он, оживившись. — Она и есть. Она часто в мой чум приходит, старуху мою лечит, меня лечит.

— А ты не узнал меня, дед? — засмеялась фельдшерица. — Я учу Нензу полы мыть, стекла протирать в окнах.

— А-а… — кивнул старик белой головой. — Так, так…

Ненза — высокая, средних лет женщина, тоже босая, в косынке. На спине — длинные тяжелые косы, похожие на круглые палки. Она стояла с мокрой тряпкой в руке, стыдливо повернув лицо к окну.

— Идите туда, на кухню, а то Ненза стесняется вас, — сказала Галина Павловна.

Старик через открытую дверь оглядел другую небольшую комнату, Федул опять спросил:

— Теперь что скажешь? Хорошо?

— Саво, — чуть слышно ответил Ямай.

— То-то же. Еще бы! Не дом, а одно удовольствие, с обстановкой, со столами, стульями!

Потом все трое вышли во двор. Угощая ненцев папиросами, столяр спросил Ямая:

— Ну как, дед, перейдешь в дом?

— Зачем нам в дом переходить? — с обидой в голосе спросил Ямай. — Зайдешь в воду — умей плавать. Мы в чуме жить привыкли, в доме совсем не умеем…

— Это не беда. Вот Матко с женой столярное дело не знали, а теперь они и мебель смастерят, и раму оконную сделают. А Галина Павловна Нензу полы мыть учит. Дома строить, печи ставить колхозников не учат? Тоже учат. Сидор Николаевич плотников готовит, коми Гриша Рочев печному делу Яптика и Пиналея обучает. Э-э, да только не ленись и будь смелее, научиться можно всему. Все мы — и русские, и коми — всегда поможем вам. Живем мы в одной тундре, одним воздухом дышим, одну воду пьем, одну жизнь строим. Верно?

— Правильно, правильно, — Матко держал в руке ящик с инструментами.

Старик стоял молча. Потом попрощался и ушел.

Ямай долго стоял в нерешительности у своего чума. То-то будет сейчас, как узнает старуха, зачем вызывали его в правление. Наконец вздохнул и, захватив с собой охапку дров, вошел.

— Тебя только за смертью посылать, — проворчала старуха. — Ушел и пропал, как стрела, пущенная из лука.

Хадане, с маленьким сморщенным лицом и с пепельными волосами, заплетенными в две тощенькие косички, сидела на оленьей шкуре в левой половине чума и шила рукавицы.

Старик положил дрова перед железной печуркой, снял малицу, сел на правой половине чума, у печки, скрестив ноги, обутые в еще добротные, но уже порыжевшие от времени меховые кисы.

— Не по своей воле задержался, Тэтако виноват. — Ямай облокотился на колени.

Услышав имя председателя, Хадане насторожилась и с тревогой в голосе спросила:

— Зачем он вызывал тебя?

Ямаю не хотелось огорчать жену, но обманывать он не умел и все рассказал, умолчал только о посещении дома. Хадане отбросила в сторону шитье и, закрыв лицо руками, зарыдала. Старик не знал, как утешить бедную старуху, и принялся подкладывать дрова в печку. Потом набил табаком костяную трубку с медным ободком и, низко опустив взлохмаченную голову, начал курить.

Дрова разгорелись. Большой никелированный чайник на печке вскоре запел тоненьким комариным голоском. Подвешенная к шесту лампа плохо освещала чум и очень коптила. Хадане сидела в полумраке. Расстроенная, она долго плакала, а потом с руганью набросилась на старика:

— Вот беда-то, вот беда-то… И во всем ты, старый дурак, виноват. Зачем согласился остаться на фактории? Разве мы вдвоем не могли жить в чуме, кочевать со своими оленями? Вон старики Салиндеры отказались остаться на фактории, теперь по-прежнему кочуют в тундре, свежим воздухом дышат. А ты на старости лет береговым человеком захотел стать, в деревянном чуме жить собираешься. От оленей отказался, забыл, как они тебе достались…