Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - страница 13

– Успокойся, Лиза. Потерпи. Чем можем, тем поможем.

Матушка приходила ежедневно. Лечила медом, настоем трав, столетником и молитвой. Тем временем в доме всех с утра наряжали на работы. Я оставалась одна.

– То ли смерти нашей хотят, то ли время такое, что после войны никак иначе нельзя, – рассуждала несчастная мать.

Постепенно и благодаря усилиям матушки я поправлялась. В таких случаях понятно, что нужно благодарить за помощь, но мама ничего взамен не могла предложить, когда сама жила «как червь в навозе», и, как всегда, оправдывалась:

– Ты уж извини, матушка, мне нечем заплатить. Мне за тебя не замолить, не запросить у Бога. Сама видишь: горе-то мое не обойдешь, не объедешь. Видно, уж так на роду написано: чему быть – того не миновать.

– Не убивайся, Лиза. Видишь, дочка на поправку пошла. Жизнь всех испытывает. Надо только правильно идти по земному пути. Бог в помощь вам! Когда нужно – обращайся, не стесняйся. Про плату не говори. Лучше помолись за нас с батюшкой.

Поздней осенью ветер всегда делает властные порывы, дышит холодом и угрожает зимой. Угас голубой взгляд природы, а вместо него царит сплошное стальное небо. Оно низко нависло и угрожающе задумалось над нашим глухим таежным краем: чем бы еще попугать? В такое время наше село принимало унылый и печальный вид. Огня не зажигали, керосина не хватало, спать ложились рано.

Мама уложила меня возле печки-буржуйки на полу. Укрыла, как всегда, моим ветошным пальтишком, оно же служило мне и подстилкой. Тепло печки, натопленной с вечера, «выфуркнуло разом». И вот я уже промерзла до самых косточек, отчего проснулась и не могу уснуть. Холодно и одиноко без мамы, хоть плачь. Ее отрядили на колхозную ферму караулить коров до самой весны. Строго-настрого наказала она мне с вечера не совать носа на ферму.

– Спи у печки, я рано утром прибуду, ты и не заметишь, как ночь пройдет.

Но мне всегда была нужна мама. Наскоро одевшись, легонько прокралась я к двери и выбежала из избы. Знала, что никто меня не хватится, не будет догонять.

На дворе было уныло, природу клонило ко сну. Снег уже пролетал ранее, ложился и снова таял. В наших краях снег имеет права не только на зиму, но и на осень. Я осторожно пробиралась, боясь утонуть в жидкой, как сливки, холодной и глубокой жиже. На улицу хотелось всегда, в любую погоду, но обуви на осеннюю непогодь не было. В такое время без крайних надобностей никто не ходит. Вот и сейчас безлюдно кругом.

Я подошла к ферме. Она стоит на краю села у самого оврага. Старая, низкая, длинная, почти черная от дождей. К ней сбоку в самую средину присунулась избушка для доярок и караульных. Мне надо сюда. Легонько отворила я дверь. Избушка дохнула на меня сыростью, навозом, молозивом. Я увидела перед собой бревенчатые темно-серые стены, низкий потолок и ощутила холод. Прямо на меня глядела печь с встроенным в нее большим металлическим котлом. На стенках котла была рыже-желтая накипь в палец толщиной, отчего трудно было догадаться о его металлическом происхождении. Рядом с печью, с правой стороны от нее, была лавка, а возле лавки стояла востребованная тогда везде печка-буржуйка. Слева от меня и входной двери, в самом углу, стояли алюминиевые фляги, ведра; на гвоздях, вбитых в стену, висели халаты, и над всем этим колхозным добром высоко тянулся длинный шест, на котором сушились куски марли. Через них доярки цедили молоко во фляги. Тут же, у входной двери, висели два металлических фонаря, а на деревянном, кое-как сколоченном столике стояла маленькая, без стекла, лампушка. Такая же лампушка была и у нас дома. Мама называла ее мизюгалкой за крохотный огонек пламени.

В избушке было две двери: одна выходила на улицу, а вторая вела прямо в средину коровьей фермы. В избушке можно было обнаружить вилы, лопаты, литые резиновые сапоги, голики – метлы из голых березовых прутьев. Вдоль стен избушки возвышались прочные, деревянные лавки. Деревянный пол в избушке уже весь прогнил, и половицы ходили ходуном. Мне показалось, что лежали они прямо на земле. Если неудачно встать на половицу, то через большие, разные по форме щели брызнет вверх прямо на тебя навозная жижа, из узких дыр поменьше сочилась зеленая вонючая вода. Два маленьких низких оконца едва-едва освещали убогое пространство избенки.