Жизнь Бенвенуто Челлини, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции - страница 70

, которая все еще была в Неаполе. Снова я его попросил о том же моем деле, чтобы он мне его устроил. Тогда его светлость сказал мне, что он хочет сначала, чтобы я ему сделал чеканы для красивого его портрета, как я делал для папы Климента. Я начал сказанный портрет в воске; поэтому его светлость велел, чтобы в любое время, когда я приду с него лепить, меня всегда впускали. Я, который видел, что эта моя работа затягивается, позвал некоего Пьетро Паголо из Монте Ритондо, что возле Рима, каковой еще маленьким мальчиком жил у меня в Риме; и найдя его, что он живет у некоего Бернардоначчо225, золотых дел мастера, каковой обходился с ним не очень хорошо, я поэтому взял его оттуда и отлично научил его прилаживать эти чеканы для монет; а тем временем я лепил герцога; и много раз я его заставал дремлющим после обеда с этим своим Лоренцино, который потом его убил226, и никого больше; и я очень удивлялся, что такого рода герцог так доверчив.

Случилось, что Оттавиано де’Медичи227, каковой, казалось, правил всем, желая порадеть, против воли герцога, старому начальнику монетного двора, которого звали Бастиано Ченнини228, человеку старобытному и малосведущему, велел смешать, при чеканке скудо, эти его нескладные чеканы с моими; так что я на это пожаловался герцогу; каковой, увидав, что это правда, очень рассердился и сказал мне: “Ступай, скажи об этом Оттавиано де’Медичи и покажи их ему”. Я тотчас же пошел; и когда я ему показал обиду, которая была учинена моим красивым монетам, он мне сказал по-ослиному: “Так нам угодно делать”. На что я ответил, что так нельзя и что так не угодно мне. Он сказал: “А если бы так было угодно герцогу?” Я ему ответил: “То не было бы угодно мне; потому что и неправильно, и неразумно это”. Он сказал, чтобы я убирался и что я это съем в таком виде, хотя бы я лопнул. Вернувшись к герцогу, я ему рассказал все, о чем мы неприятно беседовали, Оттавиано де’Медичи и я; поэтому я попросил его светлость, чтобы он не давал в обиду красивые монеты, которые я ему сделал, а меня чтобы он отпустил на волю. Тогда он сказал: “Оттавиано слишком многого хочет; а ты получишь то, чего желаешь; потому что это — оскорбление, которое чинят мне самому”. В этот самый день, а было это в четверг, мне пришел из Рима обширный охранный лист от папы, говоря мне, чтобы я немедленно отправлялся за помилованием святых Марий в середине августа, дабы я мог освободиться от этого подозрения в учиненном убийстве. Отправившись к герцогу, я застал его в постели, потому что говорили, что он побеспутствовал; и, кончив в два с небольшим часа то, что мне требовалось для его восковой медали, я ему ее показал, и она ему очень понравилась. Тогда я показал его светлости охранный лист, полученный по приказанию папы, и как папа меня зовет, чтобы я ему исполнил некоторые работы; поэтому я бы, мол, вернулся в этот прекрасный город Рим, а тем временем послужил бы ему его медалью. На это герцог сказал почти что в гневе: “Бенвенуто, сделай по-моему, не уезжай, потому что я положу тебе жалованье и дам тебе комнаты на монетном дворе и еще гораздо больше того, что ты сумел бы у меня попросить, потому что ты просишь о том, что справедливо и разумно; и кто ж ты хочешь, чтобы мне прилаживал мои чудесные чеканы, которые ты мне сделал?” Тогда я сказал: “Государь, обо всем подумано, потому что здесь у меня есть один мой ученик, молодой римлянин, которого я обучил и который отлично послужит вашей светлости, пока я не вернусь с оконченной вашей медалью, чтобы потом уже остаться у вас навсегда. А так как в Риме у меня открытая мастерская с работниками и кое-какими заказами, то, как только я получу помилование, я оставлю всю римскую привязанность одному моему тамошнему воспитаннику, а затем, с дозволения вашей светлости, возвращусь к вам”. При всем этом присутствовал этот вышесказанный Лоренцино де’Медичи, и никого больше; герцог несколько раз ему кивал, чтобы и он также поощрял меня остаться; поэтому сказанный Лоренцино ничего другого не сказал, как только: “Бенвенуто, ты бы лучше остался”. На это я сказал, что я хочу вернуться в Рим во что бы то ни стало. Тот ничего больше не сказал и все время смотрел на герцога пренедобрым глазом