Жизнь и подвиги Антары - страница 12

Многие подвиги прямолинейного и недальновидного Антары не могли бы быть совершены без находчивости, смелости и предусмотрительности Шейбуба, который «был его помощником во всех трудностях и опорой во всех несчастиях». Шейбуб — проводник Антары по пустыне, обычно он «бежит впереди и указывает дорогу». Когда враги похищают Аблу, берут в плен кого-либо из соплеменников или уводят любимого коня Антары Абджара, Шейбуб отправляется на поиски, находит их, «где бы они ни были», и, измыслив какой-нибудь хитрый способ, освобождает их либо один, либо с помощью «острого меча» Антары. Шейбуб постоянно предостерегает брата от безрассудных поступков, подобно «разумному Оливье» из «Песни о Роланде», тщетно пытающегося обуздать неумеренную и губительную отвагу героя[20].

Впрочем, Шейбуб не только разумен, в эпопее говорится, что «силой и воинским искусством Шейбуб уступал одному только Антаре». Но главное в нем — ум и хитрость, которые наряду с физической силой и отвагой часто становятся предметом идеализации в эпосе. Не случайно Гомер воспел не только Ахилла и Гектора, но и «многомудрого» или «хитроумного» Одиссея.

Подобно тому как героический характер Антары продолжен и повторен в его доблестных сыновьях, Шейбуб повторен и продолжен в своем сыне Хазруфе, с той только разницей, что если юные богатыри все же уступают ни с кем не сравнимому Антаре — патриархальное родо-племенное сознание не склонно верить в прогресс героического начала, — то Хазруф, как это неоднократно подчеркивается в «Сират Антара», умом, хитростью и предусмотрительностью превосходит самого Шейбуба.

Подруга Антары, «луноликая» Абла, обрисована менее цельно и конкретно и выступает в романе в различных амплуа. С одной стороны, она как бы играет роль «дамы-повелительницы», постоянно требующей от Антары доказательств его рыцарской доблести и готовности совершать во имя любви к ней все новые немыслимые подвиги. Причем своим своенравием и неразумием Абла не раз движет действие романа и ввергает Антару, себя, а порой и все племя в нескончаемые злоключения.

Однако поклонение Антары «даме» мотивировано здесь с самого начала любовью «ничтожного раба» к знатной госпоже, и Абла не забывает напоминать об этом Антаре, даже когда он находится в самом зените славы, после того как, подвесив касыду на Каабе, он добивается признания всех арабов.

Во многих эпизодах Абла изображается в виде изнеженной гаремной красавицы: «Абла стояла в дорогих, цветных, расшитых золотом одеждах, которые сияли, освещая все вокруг, а на груди у нее сверкало три алмазных ожерелья. И она опиралась на нескольких рабынь-мулаток, клонясь от сознания своей красоты, подобно гибкой ветви ивы или тростнику».

Но в большинстве случаев она самоотверженно преданная возлюбленная, стойко сопротивляющаяся всем козням отца и брата (она готова сохранять верность Антаре, «даже если бы отец и брат разрезали ее на куски») и всем посягательствам многочисленных соперников Антары, каким бы мучениям ее ни подвергали (см. эпизод у Муфарраджа). Спасая жизнь Антары и других пленных героев-бедуинов, она даже совершает удивительный подвиг наподобие библейской Юдифи, убивая коварного и развратного персидского царевича Ардашира.

В некоторых эпизодах Абла предстает перед нами мужественной «боевой подругой» героя, сопровождая его на подвиги и даже выезжая на поле боя в доспехах. Очевидно, племенные предания дали лишь условную фигуру возлюбленной героя, оставив простор для воображения позднейших рассказчиков-горожан, уподоблявших Аблу различным известным им вариантам женских типов.

Рассказ о последних годах жизни Антары, когда один за другим гибли его сыновья, родичи и друзья, окрашен в элегические и даже трагические тона. Оплакивая своих погибших сыновей, Шейбуба и других близких, Антара столь же неистов в горе, как в отваге, и враги, злорадствуя, твердят о том, что счастье изменило Антаре, и предсказывают ему близкую смерть. Последовательная гибель большинства героев эпопеи, завершающаяся кончиной Антары, а вскоре и Аблы, как бы знаменует конец героических времен, конец патриархальной родо-племенной демократии и придает этой части эпопеи эсхатологическое звучание. Не случайно в уста героев эпопеи то там, то здесь вкладывается сентенция пессимистического и фаталистического характера.