Жизнь-копейка - страница 18
Как потом выяснилось в перестроечные годы, сделано это было намеренно, следуя принципу, о котором писал ещё Платон, вкладывая в уста Сократа изречение: "Если вы хотите разрушить государство, то настройте детей против родителей - всё остальное сделает время". В России всё так и получилось.
Их дочь вышла замуж за военного из Прибалтики и, когда он закончил службу, уехала с ним туда. Вскоре Прибалтика отделилась, как и другие республики, и дочь стала жить в другом государстве. Но не это было главным. Главное состояло в том, что в нашу жизнь незаметно вползло отчуждение. Всё реже люди стали ходить в гости друг к другу, даже к родителям. Общение, которое мы должны были по традиции развивать, как это было принято в России, стало сходить нанет. Обособленность, как характерная черта буржуазного общества, стала характерна и в России.
Анна Сергеевна, особенно в начале, старалась во всём случившемся обвинять Николая Васильевича, за его принципиальность и нетерпимость к необдуманным поступкам. Но постепенно, проявив такт и мудрость, Николай Васильевич убедил её в том, что не на них лежала главная ответственность за такой брак в воспитании дочери. Тем более что кругом была масса примеров куда более трагичных, чем у них. Только за первые четыре года перестройки их кладбище выросло почти в два раза и большую часть этого прироста составляли могилы совсем молодых людей от 16 до 30 лет. Это были жертвы разборок, о которых в советское время люди и понятия не имели. Не меньшие трагедии разыгрывались в отдельных семьях, да такими темпами, что буквально за каких-нибудь десять лет советский семейный уклад был разрушен полностью, и в Россию пришла западная манера половых отношений, которая и стала вытворять нечто неописуемое.
Трудно было предвидеть то, как именно отнесётся к такому прехитрому ходу, связанному с их разводом и женитьбой старого мужа на совсем юной девочке, Анна Сергеевна. Правда в их судьбе уже была аналогичная ситуация и тогда ему удалось убедить её в необходимости развода. История эта тоже была особая.
Они оба выросли в частных домах и совсем не имели привычки жить в коммунальных муравейниках. И, так называемые, коммунальные удобства с лихвой покрывались тоже коммунальными, но неудобствами: обилием шумных нецеремонных соседей, невероятной слышимостью через этажи, замкнутость пространства и унылое однообразие дней и ночей в этих муравьиных клетках. По молодости такие неудобства были не так заметны. Скажем, когда Николай Васильевич служил в армии, во флоте, то, буквально, за переборкой их кубрика находилось машинное отделение, где стояли мощные дизеля. Однако это не мешало им всем хорошо высыпаться и быть всегда в хорошем настроении.
Потом, когда он учился в университете и жил в общежитии, то этот муравейник имел свои особенности. Когда бы не вышел из комнаты в коридор студенческого общежития: днём ли или в три часа ночи, там всегда ходили какие-то люди, о чём-то говорили и спорили, словом стоял обычный гвалт, взошедший на дрожжах молодости, страсти и увлечений.
Но вот стали подходить более зрелые года и они, получив прекрасную "хрущёвку", стали невольно тосковать по своему дому. Но работа есть работа. Оба находились на ответственных постах и всерьёз думать об окончательном переезде в собственный дом просто не было возможности. Правда, у них был дом в пригородном посёлке, оставшийся от его родителей, так вот, с первой апрельской капелью они уже перебирались туда и, как говорится, до белых мух (снежинок) буквально блаженствовали в собственных стенах, где тишина была просто удивительной. Если днём в выходной они ложились отдохнуть, то было слышно, как тикают наручные часы, которые лежали рядом на тумбочке.
Мысль о том, чтобы построить свой дом жила в Николае Васильевиче ещё с того времени, когда его отец предложил ему построить свой дом. Было это в день его свадьбы. Но у Николая были ещё два брата, на которых он всегда равнялся. Так вот они были просто одурманены идеей о городской квартире. И следуя их стремлениям, Николай тогда отказался от отцовского предложения. И только жизнь в квартире, на получение которой ушли десять лет, постепенно, но настойчиво вернула его к мысли и мечте о собственном доме.