Жизнь? Нормальная - страница 16

Многовато, но я не сержусь, я счастлив и через стеклянную дверь выхожу как бы за границу. Ибо направо, налево, сзади, спереди нерусская речь, палаццо, горящие в солнце костры из канн.

А дальше я расстаюсь с европейской цивилизацией и, словно бы совершающий путешествие в Арзрум, направляюсь к азиатским серным баням.

— Как Пушкина, — говорю я банщику.

Краток он, впитавший мудрость Востока:

— Червонец.

Банщик экзотически тощ и воплощает собой шаблонные представления о голодающем индусе колониальных времен.

Шершавые ступни топчут мою спину.

Мои ребра на пределе прочности при изгибе.

Меня шпарят кипятком, леденят горной водой.

Палач-банщик сдирает кожу скребницей, травмирует позвоночник костяными ударами.

А я, как полинезийский юноша, проходящий испытания на возмужалость, не издаю при этом ни единого стона.

У банщика лицо репинского Грозного. Только губы его прильнули не к хладеющему лбу царевича, а к пузырю мыльной наволочки. Шаровидно раздувается пузырь, наливаются кровью глазные яблоки банщика-«садиста». Как заклятого врага он избивает меня воздушной подушкой.

А вот уже я Саваофом сижу в облаке белой пены.

Теперь банщик ласково гладит мое тело рукой в тряпичатой варежке.

— Сказал — чистый.

Из-под влажной варежки выползают черные веретена.

— Ходи серный ванна.

Я иду в смрад, туда, где всего острее запах серы. В дымящейся каменной чаше словно бы варятся довольные грузины. Бассейнчик перенаселен; мы касаемся друг друга маслянистыми телами.

Серные бани — удовольствие для мужчин.

Ой ли?

При выходе я сталкиваюсь с нашими туристками.

Среди них распаренная Маша.

— Ой! — восклицает Маша; в ее расчеты не входила встреча со мной в бытовом плане.

Я с удовольствием смотрю на нее.

— Ну, зачем мы встретились с тобой… у бань, — растерянно говорит она.

Мы немного отстаем.

— Правильно встретились. У меня билеты в оперу.

— Что мы слушаем?

— «Гугенотов».

Наша группа у памятника Руставели, откуда мы отбудем с экскурсией по городу.

У памятника — строгий грузин. Один.

Это наш экскурсовод? (Не люблю это слово: похоже на «куровод». Чувствуешь себя глупым и клохчущим.)

Мы молчим и он молчит.

Рассматриваем его. Неудачник? По крайней мере, по грузинским критериям. Не «надутый». Не в вульгарнореспектабельном «аэродроме», а в приплюснутой фуражке. Поношенный. С клеенчатым портфелем. Худое лицо выложено бритыми складками пористой кожи.

— Извините, вы наш гид?

— Экскурсовод.

Молчание.

Потом молчание с недоуменьем, потому что долгое.

— Вроде бы наши в сборе, Начнем?

— Ны начнем.

— ?

Гид показывает на меня:

— Пуст атайдет.

— ?

Мне:

— Паапрашю.

Непонятно. Таращатся экскурсанты.

— Почему?.. Почему он должен отойти? — кудахчет кто-то.

— Мэстный.

Курам весело:

— Да наш это, наш!

Гид молчит. Попал впросак.

— Ну, чего вы все ржете? — спрашиваю Машу, подсаживая в подошедший автобус. В дороге Маша передает мне из сумочки зеркало.

— Ты только посмотри на себя! Зачем ты это?

Что-о?!.. Мне подбрили усы по-грузински!

Мне тоже весело!

И где-то гордо.

Наш экскурсовод, кстати, оказался отличным гидом. Почему ему не нравятся пижоны? Ведь именно за такого он принял меня.

Он стоит сейчас под солнцем в святом месте Грузии, ее пантеоне. С хрипловатой патетикой ведает он нам о славных своих земляках: о Давиде Гурамишвили, об Акакии Церетели, о Нине Чавчавадзе и русском поэте Грибоедове.

Мы снова в автобусе.

С неудовольствием я кивнул Лукерье Ивановне, нашей туристке, оказавшейся рядом со мной в кресле. Румяная, толстая и глупая, она снискала себе репутацию сплетницы и теперь, Как пить дать, и этот шаг нашего сближения с Машей дойдет до Веры и Рушницкого.

А какова Маша-то!

Вот что значит легкая косметика и рожденная в муках прическа!

Я смотрю на сцену и через паутинку кофточки ощущаю тепло ее руки. Микронная ткань — вот, если хотите, прогресс нашей цивилизации! За такое чудо фараонша отдала бы десять тысяч и еще одного раба.

Но будем смотреть оперу.

Меломаны, кажется, говорят — «слушать оперу»?

Не усеку, почему это лучше.

Итак, которые же здесь гугеноты?

— Гугеноты — это Варфоломеевская ночь?

— Исключительно правильно, — отвечает Маша.

Оставим на ее совести этот иронический укол и будем смотреть «Гугенотов». Да, смотреть, потому что я не музыкален и не хочу, понимаете — не хочу! — быть музыкальным. Ибо музыка — мой враг номер один. А у меня всегда получается так: в какое положение не поставлю переключатель говорителя — везде музыка.