Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - страница 6

Подобные речи в устах царского генерала, хотя и профессора, и академика, тогда не производили никакого впечатления, но с Пальчинским мне много раз приходилось встречаться во время большевиков, и много раз мы вспоминали этот наш разговор. Он убедился, что новая Красная Армия должна была иметь дисциплину еще более строгую, чем при царском режиме (впоследствии в нее были введены офицерские чины и чинопочитание, как это было и ранее).

Не могу не отметить того хорошего впечатления, которое производил на меня Пальчинский за все время нашего знакомства. При симпатичной наружности, он был полон энергии, а его способность красочно и красноречиво выражать свои мысли и убеждения, подкупали в значительной степени его

собеседника. Он обладал ораторским талантом, но должен признать, что он им часто злоупотреблял; в Особом Совещании по Обороне, где надо было говорить кратко, вследствие накопления массы дел, требующих разрешения, он увлекался своим красноречием и говорил без конца. С уходом Гучкова с поста военного министра, Пальчинский удержал свой пост помощника министра, и впоследствии, в коалиционном правительстве Керенского, был одно время министром, хотя не проявлял особой деятельности. Мне еще придется впоследствии говорить о Пальчинском.

После образования Временного Правительства жизнь во всех учреждениях тыла стала мало по малу входить в свое русло. Первое задание Особого Совещания по Обороне началось с того, что все члены Совещания приветствовали М. В. Родзянко, который вынес на своих плечах всю тяжесть первых дней революции и способствовал успокоению и образованию Временного Правительства. Председателем Особого Совещания по Обороне был назначен Пальчинский, товарищ военного министра Гучкова. Последний ни разу не был в Совещании, так как был, главным образом, занят урегулированием взаимоотношений офицеров и солдат, а также чисткой командного состава в армии, главным образом, генералов, командующих дивизиями и корпусами. Деятельности Особого Совещания не была очень интенсивна, так как чувствовалось, что едва ли война будет продолжаться долгое время.

После отречения царя и образования Российской Республики в конце первой недели революции, начальник Главного Арт. Управления ген. А. А. Маниковский собрал в Конференц Зале всех чинов Управления, начиная с писарей и подведомственных учреждений, и обратился к присутствовавшим с речью, продолжавшейся около часа. Обладавший способностью красно говорить, Маниковский не отличался твердостью в убеждениях и мог переменять оные довольно легко, в зависимости от обстоятельств, при которых ему приходилось действовать. Не сдерживаемый никакими преградами, в этой речи он выявил всю свою* беспринципную натуру в самой неприглядной форме и показал себя настоящим демагогом, забывшим полностью то, что он проповедывал своим подчиненным сослуживцам незадолго до начала революции. Главным мотивом его речи была не столько радость, что царь отказался от престола и в нашем отечестве воцарилась республика, сколько желание в самых резких выражениях и в неприличной форме обрисовать личность царя и его супруги. Эта речь была расчитана на покорение сердец писарей, нижних чинов и прикомандированных к Г. А. У. чиновников военного призыва, мало знакомых с тем военным воспитанием, которое получили кадровые офицеры.

Едва ли нашелся бы среди академиков-артиллеристов кто-нибудь другой, кто получили бы столько царских милостей, как Маниковский. Он был счастливым карьеристом, но его карьера создавалась не введением в нашу артиллерию его изобретений, а уменьем, благодаря хорошо подвязанному языку, втереться в доверие начальства и использовать обстановку в свою пользу.

Отдавая в ноябре 1916 года в приказе по Г. А. У. от имени Государя благодарность чинам Управления, Маниковский не пожалел похвал «обожаемому монарху» и «вождю русской армии» и настаивал на том, чтобы чины удвоили свою^>1 энергию «на пользу Царю и Отечеству». А теперь я слушал из его уст ругательства по отношению к человеку, который дал ему столько почестей и ласки (он мне передавал, что Царь поцеловал его в ноябре, когда он был последний раз в Ставке). Я испытывал такое негодующее чувство и такую тоску, какую можно ощущать только в том случае, когда вы были обмануты дорогим человеком, которому вы всецело верили. В моей голове никак не могло умещаться такое лицемерие, проявленное в такой форме, и такая быстрая перемена своих убеждений. Я вполне бы понял, если бы Маниковский, не касаясь семейной и личной жизни царя, которого он еще недавно предлагал боготворить, сделал бы суровую критику всего нашего государственного строя и засилья при дворе безответственных личностей, не позволяющих правильно развиваться нашей стране, и нарисовал бы возможности быстрого улучшения жизни всех трудящихся; такая его речь вполне отвечала бы существующей обстановке и была бы вполне понятна в устах генерала Его Величества. Как у меня, так и у других присутствовавших, сложилось убеждение, что* Маниковский старается делать дальнейшую