Жизнь Василия Курки - страница 15
— И везде была гибель, - словно подтверждая слова девочки, донесся из соседней комнаты голос слепого. - Куда бы люди ни шли, о чем бы они ни мечтали - они шли к смерти. И любили они или ненавидели, любовь и ненависть вели к одному - к смерти. И были ли они верны или предавали - верность и предательство кончались смертью. Без крови, в огне, а иногда в крови, но всегда смертью.
Девочка лежала молча. Казалось, она слушает не слепого, а самою себя.
— А я живая … - сказала она тихонько, недоумевающим голосом.
— Конечно, живая, - сразу откликнулся Курка.
— Мы шли посреди дороги, - продолжала девочка. - В Збараже жила сестра дяди Миши. Шли, пока нас не остановил патруль. «Вохин геен зи ? » - спросили солдаты, их было трое. Мы ответили, что идем в Збараж, к тетке копать картофель. Двое немцев один за другим сказали : «Юден», а третий, который переводил и хорошо говорил по-русски, показал рукой на Сонечку - у нее были голубенькие глаза и русая коса до пояса - и сказал : « Пусть идут» . И когда патруль ушел, Боря шепнул мне : « Помни - из троих всегда отыщется хоть один человек, то есть не зверь» .
— Это так ? - спросил Курка. - Всегда?
— Не знаю. - Девочка вздохнула и перевела взгляд с Курки на Гришина, с Гришина на Шмуклика и сказала: - Вот вас трое, и вы все не звери.
— Звери те, кто убивает, - откликнулся из соседней комнаты слепой. - Раньше, давным-давно, люди не убивали друг друга, а питались плодами деревьев. Потом они стали убивать друг друга и стали хуже зверей.
— Убивать убийц - не значит быть убийцей, - сказал Шмуклик.
— Ты убивал? - совсем тихо спросила девочка Кypку.
— Я же снайпер. Я уничтожил пятьдесят шесть фрицев, а в сегодняшнем бою - еще троих.
— Ты пролил и свою кровь?
— Да, меня четыре раза ранило: в голову, в грудь, в плечо…
— Твоя кровь свята, - торжественно проговорила де вочка, глядя на Курку сквозь пальцы, которыми она по-прежнему закрывала лицо.
Из соседней комнаты снова донесся голос слепого :
— И я шел, уходя от них, но они настигали везде. И было горе по всему лику земли.
— Нас остановили трое из еврейской охраны юденшутц, - продолжала девочка. - Их можно было узнать по желтым повязкам на рукавах… Один из юденшутц спросил: «Куда вы ?» Мы ответили: «K тетке, копать картошку» . И он сказал другим: «Вот мы и имеем сразу троих, сколько нужно» . Они ведь каждый день должны были привести на работу, а потом на смерть десять, двадцать, сто человек. «Вот мы и имеем троих» , - сказал этот юденшутц и улыбнулся, я это хорошо помню. И второй сказал, но не так, а очень тихо: «Да, как раз троих » . А третий говорит: «Нет, мы их отпустим, это же маленькие дети». Боре тогда было тринадцать, Соне - одиннадцать, а мне только десять лет. И мы остались одни на пустой улице. Она замолчала, потом заговорила снова:
— Да, из троих всегда хоть один - человек, Боря был прав… Мы свернули с дороги и пошли к Соколику - хуторянину, штунде, знакомому дяди Миши, который жил среди леса. Он нас не прогнал, а принял и спрятал на чердаке. А осенью умерла Сонечка. Мы ее зарыли на лугу у самой хаты: далеко идти было страшно. Смотрели в чердачное окошко на черную землю среди травы и плакали. Она была очень хорошая, Соня, и знала много сказок и песенок. Мне по ночам долго снилось, нак она рассназывает сказки своим тоненьким голосом.
— Ты помнишь эти сказки? - спросил Курка.
— Нет, забыла. Я почти все забыла. - Девочка помолчала и вдруг, понизив голос до беззвучного шепота, сказала еще: - Я помню, но не могу рассказывать. Когда вспоминаешь, слишком больно становится вот тут. - Она быстрым движением коснулась руной груди и сразу вновь сжала лицо ладонями. - Кажется, что она лежит рядом холодная, как в последнюю ночь. Рука девочки чуть повернулась, и на ней сверкнуло зеленое стеклышко или камень.
— Дер ринг, - сказал Шмуклик по-немецни. - Кольцо, колечко, т а к о е кольцо.
— Я все равно не усну, лучше я буду рассказывать, - помолчав, продолжала девочка. - А ты спи. Я ведь почти два года говорила только сама с собой. Привыкла. Стеклышко сверкало все ярче.
— Похоже на светлячка, - сказал Гришин.