Жизнь Василия Курки - страница 5

— Давно из дома ?

— Седьмой год.

— Как так ?

— Дядька меня выдрал, обозвал куркульским последышем, я и драпанул к батьке на Вычегду.

Курка говорил шепотом и все так же, странно и нежно, по-детски, улыбаясь.

Когда Курка заговаривал, Ядвига переставала есть и пить, и видно было, что она прислушивается, боясь проронить малейшее словечко. Скулы у нее напряглись и резче обозначились.

— Добрался до отца? - спросил Гришин.

Курка кивнул.

Хозяин поднялся, вытянулся во весь свой огромный рост и запел оглушительным басом :

Взвейтесь, соколы, орлами,

Полно горе горевать,

То ли де… То ли дело под шатра-а-ами

В поле лагерем стоять.

По-прежнему в избе время от времени появлялись солдаты и, оглядевшись, кто несмело, кто увереннее, подходили к столу.

Продолжая петь, хозяин каждому наливал самогон в граненый стаканчик и отрезал ломоть сала.

Старая песня , - сказал Гришин, когда хозяин замолк.

— В императорской гвардии пели, - отрапортовал хозяин . — В одна тысяча девятьсот пятнадцатом. В Санкт-Петербурге.

— Неужели вы и в царской гвардии служили ?

— А як же, - Хозяин еще больше вытянулся, отер усы и опрокинул стаканчик.

— Долго ты був… с таточком ? - тихонько спросила Ядвига.

Курка молчал, но перестал улыбаться и насупился.

Гришину не в первый раз стало жаль Ядвигу, и он повторил вопрос :

— Сколько с отцом прожил?

— До сорок первого. В июле его сосной придавило, и сразу… А я удрал на фронт.

Все помолчали.

— А може, спать лягим? - предложил хозяин.

Совсем стемнело. Гришин постелил шинель и улегся на лавке у окна, Курка - на другой лавке. Ядвига забралась на печь. Солдаты все заходили и заходили. Темнело, и фигуры их становились почти неразличимыми. Потом они стали совсем не видны в темноте, плотной от человеческих дыханий и тумана, заползающего с поля. Только слышался время от времени топот сапог и жестяной шелест пропитавшихся влагой плащ-палаток.

Засыпая, Гришин плотнее закутался в рядно.

2.

Во сне Гришин почувствовал тревогу от прерывистого шепота. Он насильно открыл глаза, как делаешь, пытаясь прогнать дурной сон. Но шепот звучал по-прежнему, задыхающийся, невнятный, странный оттого, что казалось, будто он слышится сверху, из темной пустоты.

Не сразу Гришин сообразил: это Ядвига лежит на печи и шепчет, зовет, почти заклинает Курку :

— Хедь до мене, децко мое, децинко. Татусь юж ушел, никто не услышит. Ты лезь на печку, не бойся. Ничего не бойся, децинко мое.

— Молчи ! Отстань, - отвечал Курка так же еле слышно, голосом испуганным, хриплым, вздрагивающим, будто он плакал. - Не смей ! Отстань!

Он повторял «не смей» , «отстань» , как мог бы сказать «сгинь» верующий, которому примерещилась нечистая сила.

Ядвига словно не слышала. Шепот ее лился сквозь темноту вниз, как ручей, - вздрагивающий, обволакивающий , одновременно слабый и всесильный.

— Иди скорей! - шептала Ядвига. - Ты не думай, мне э т о не нужно. Анджей говорил: «Льдинка моя». Говорил : «Била, як снег, и холодна, як снег». Он меня целовал, а я думала - скорей бы уж. Иди, иди, децинко мое, любо мое кохано.

— Отстань ! - хрипло повторял Курка .

Теперь казалось, что Ядвига говорит не Курке, а самой себе. Будто что-то растаяло в ней, как тает ледник, и льется поток - сквозь темноту, сверху вниз, - способный пробить сердце.

Она говорила:

— Я потому и не понесла, что холодная була. А до тебя я ласковая, коханый мой. Ты иди до мене, а то погибнешь без этого. Родился и погибнешь т а к, как 3ося, которую Бандера сгубив.

— Отстань, - повторял Курка . - Заладила: «убьют », «погибнешь» .

— И татусь не вернется, я знаю, и коняка наша, - быстро-быстро шептала Ядвига. - И все будет мертво.

Курка подбежал к дверям и распахнул их, сперва первые - в сени, потом вторые - на улицу . Изба осветилась тусклым светом . Из темноты выступили печь, стол, где поблескивала пустая сулея, лавки вдоль стен.

Шепот Ядвиги замолк, но слышалось ее дыхание, и невидимый взгляд ее сверху, с печи, давил, не давал опомниться.

Мутный блеск лежал на змеевиках самогонного аппарата и пустой сулее. Туман, запол зая в избу, стлался по полу волнами, тоже поблескивая сверху. В прямоугольнике дверей виднелись поля, дороги, татлы, поросшие кустарником.