Жизненный кризис - страница 3
— Анна Сергеевна приехали! — подхватила и горничная Даша, вышедшая навстречу со свечей.
— Когда? — радостно спросил Иван Сергеевич и осёкся, поймав на себе вопросительный, почти злобный взгляд жены.
— Да часов в десять, почитай, как только вы уехали. Я их в китайскую комнату провела, где гости останавливаются.
— Хорошо, хорошо, не буди теперь, завтра увидимся.
— Где будить, чай спят с усталости.
— Ступай, Даша, в спальную, зажги канделябры!
Марья Михайловна расстегнула капюшон с головы и бросила на руки горничной.
— Ты её выписал? Зачем? Надолго ли? — нервно осыпала она мужа вопросами, едва дав девушке выйти за дверь.
— Да, я!
— Ну, помни, она между нами не судья, и вмешиваться ей в наши дела я не позволю.
— Ступай спать и благодари Бога за то, что я могу молчать, — завтра мы объяснимся.
Но молодая женщина уже повернулась к нему спиной и, отчётливо стуча каблучками, вышла. Иван Сергеевич не последовал за нею. Уже месяц тому назад, вследствие какой-то пустой ссоры, начавшейся вечером в спальне, он сказал, что ему нет покоя ни днём, ни ночью, и что лучше он будет спать у себя в кабинете. Марья Михайловна ухватилась за эту мысль и на том основании, что он сам захотел так, ему с тех пор начали стлать отдельно. Как всегда, излишняя совестливость, застенчивость в этого рода делах, самолюбие, заставлявшее ждать от жены первого шага, сделали то, что, как говорят французы: «le pli etait pris» [2] — складка загнулась и разгладить её было трудно. — Он отправился в кабинет. Холодно и неуютно показалось ему в большой комнате, а главное нелепо. Почему они врознь? Почему он скрывает от неё свои муки, свои догадки? Зачем даёт ей убеждение, что он ничего не знает, или вернее, не смеет предполагать ничего, кроме пошлой игры, дозволенного светом flirt'а [3]? — И тут же он сознал, что до сих пор его удерживал от объяснений страх своею безумною ревностью толкнуть её перейти границу, дать оправдание её поступкам злостью, оскорблением, разными странными, сложными чувствами, которые руководят в подобных случаях женщинами.
Он стал ходить по комнате.
«Что такое с женой? После родов, едва оправившись, она стала как сумасшедшая: балы, вечера, выезды, — только бы не сидеть дома. И этот пошлый фат, который наверно ставит свою лошадь выше всякой любовницы! Да не может же быть, чтобы она его любила! Господи, кто ему разгадает это женское сердце! Ведь вот он стоит перед своей женой и ничего не понимает. Он чувствует одно — что надо что-то сделать, чтоб вернуть её, отрезвить, привязать к дому, не дать распасться семье… Но как это сделать?»
И он ходил, ходил взад и вперёд, и сердце горело то бешенством, то страшной тоской.
«Нет, тут может помочь только женщина!» — решил он.
И чувствуя, что ему нужны вот сейчас какие-нибудь слова и мысли, он снял сапоги, надел мягкие туфли и тихонько, без свечи, направился к китайской комнате, где остановилась сестра. Из-под двери выходил тонкий луч света.
«Не спит», — подумал он и чуть-чуть постучал.
Дверь открылась немедленно, как если б его ждали.
Сестра Вавилова, высокая женщина лет 30, при виде его отступила назад, подождала пока он запер за собою дверь, горячо обняла его, подвела к лампе, взглянула в лицо и ещё раз поцеловала крепко.
— Ну, садись, что обозначает твоё письмо? Зачем я тебе нужна? Что случилось? Говори!
— Всё скажу.
— Да, Маня здорова? Валю я видела, что за девочка — прелесть!
— Неправда ли, неправда ли? — сразу просветлел Иван Сергеевич и тут же закрыл лицо руками, опустил голову на руки, и сестре показалось, что он беззвучно рыдает.
— Вот как намучился! — проговорила она, гладя его голову. — Ну, говори, в чём же дело?
— Вот видишь, — начал Иван Сергеевич, подавляя волнение, — она ведь меня любила. Я, может быть, неуклюж там, ну уж какой есть! Но, женившись на ней, отдался весь. Ты ведь не имеешь понятия, что значит для мужчины моих лет вдруг перейти на легальные, чистые отношения, иметь свою жену. Понимаешь, всё, что было в душе лучшего, доброго, всё всколыхнулось с такой силой! А когда забеременела она, так я под собой земли не слышал, гордость какая-то, ликование! Ну, так ведь это я! С нею же произошло совсем наоборот. Беременность была тяжёлая, последнее время доходило так, что она чуть не с ожесточением думала о ребёнке. Если б ей кто предложил безнаказанную и вполне безвредную помощь, она сейчас же согласилась бы вырвать из себя это ненавистное ей существо.