Журавлиная родина - страница 32
Когда я начал уже беспокоиться, в низине обиженно, по-щенячьи тонко пискнул Листопад, и тотчас дико вскрикнула и взахлеб залилась Пороша.
Заяц промок. Поголубевший и тонкий, он летал по склону, как мяч, брошенный сильной рукой, мчался в ту сторону, где на полянке, в частом ельнике, стоял на лазу Игнатий Павлович.
Место плотное, гончие ведут на глазок, это стрельба почти влет, а может быть, и потруднее. Мой спутник, как он сам сказал, гончатник, и только гончатник, с легавой не хаживал, на стенде не бывал. Промах был неизбежен. «Ох! Ох!» — басовито ухнули выстрелы, разорвав осеннюю тишину. Сизое облако дымного пороха выползло на просеку.
— Дош-е-ел? — донеслось из ельника.
Мы сошлись на сухой поляне у большого камня.
Я встал на него и не отрываясь смотрел на удивительную картину, открывшуюся с лесного бугорка. Низкое и неяркое солнце пожелтило еловые вершины, теплым светом обласкало озябший ивняк, сталью отсвечивало на мокрых стволах осин. В туманной дымке синели острова на моховом болоте, и все это покоилось в совершенной тишине, словно в глубокой дреме.
Чудесный день, приятная охота, и мой спутник, кажется, дельный охотник. Непростой был выстрел, очень непростой. Как все хорошо и радостно!
На поляну вывалили гончие. Они были близко, когда Листопад задрал голову и… словно кто-то привязал ему к носу невидимую нить и потянул. В густом тальнике вспыхнул и пропал огненный бок лисицы. Мимо меня с визгом промчалась Пороша.
Лиса пошла напрямую.
Через час быстрого хода, почти бега, мы вышли на большую дорогу и вновь услыхали собак.
Большак пролегал по сухой бугровине. Слева тянулись вперемежку с полями низкие кусты и виднелись крайние дома деревни, справа в глубокой низине чернело болото. Там и шел гон.
— Где становиться? — задыхаясь от быстрой ходьбы, спросил Игнатий Павлович. — Я здесь мест не знаю.
— Пожалуй, вон там, у ручья. Видите, где ольшаник языком пересекает поле и через ручей бревно переброшено?
— Вижу!
Лисица перешла дорогу и кружила теперь в кустах у самой деревни. Там заливались дворовые собаки, и наконец кто-то высоким сорванным голосом закричал: «Вон она! Вон она! Лисица!»
Я осторожно пошел на гон.
Смычок гнал без скола — без перемолчек. Размеренно и часто бухал Листопад, четко сдваивая,[4] вторила ему Пороша.
Выстрел, как всегда, прозвучал неожиданно. Невидимый в кустах, кричал Игнатий Павлович:
— Готова! Кувыркнулась!.. Пошла! Вот! Вот!
Смычок, не останавливаясь и не умолкая, завернул опять к деревне.
Я подбежал к охотнику. Волнуясь и перебивая сам себя, он рассказал, что прямо к мостику, к бревну, вышла огромная ярко-красная лисица, кувыркнулась после выстрела и пропала в кустах.
— Сейчас они ее доберут! Сейчас поймают!
Но собаки опять пошли напрямую и скоро сошли со слуха.
Затрещали ветки. Из кустов вышел пожилой мужчина. Резиновые сапоги, куцый ватник, шапка-ушанка — все было очень обычным, но смоляная борода, узкое лицо, черные, как угольки, глаза и прямой с горбинкой нос делали пришельца похожим на стрельца петровских времен. «Стрелец» с маху вонзил в колодину топор, вытащил кисет и заговорил, не торопясь:
— Граждане, или, лучше сказать, ребята-охотники! Чуток остепенитесь, я расскажу. Нарядили меня выгул для скотины починить. Пошел я полем напрямик. Иду себе, иду, гляжу — два волка по большаку шагают. Остановились, слушают, а тут в аккурат ваши собаки гонят. Хорошо гонят, — так прицепились!.. У меня у самого были собаки, тоже гончие. Волки свернули с большака и подались прямо на голоса — в болото, что Козьим зовут. Там давно еще у бабки Сеньчихи волки козу задрали, так и пошло: Козье да Козье. Глядите, ребята, волк — зверь ушлый, до беды недолго. А при том как знаете, не вас учить.
О, я хорошо знал, что бывает, когда волки идут на гон. Что делать? Поскорее снять собак: они в другой стороне, и пока еще не очень далеко. Первым делом пугнем серых. Мало помогает, но всё же.
Я сорвал с плеча ружье. Быстрый дуплет разорвал тишину.
— Игнатий Павлович! Идите на большак, постарайтесь заметить, где лисица перейдет, бегите туда и ловите собак! Я тоже встану на дороге.