Журдан и Бигоне - страница 8

— За все это ты отплатишь сторицей! Десять вертелов вот этими самыми руками загоню я в твое мерзопакостное тело.

И, видя, что Журдан стоит неподвижно, посчитал его совершенно потрясенным и перепуганным, и порадовался этому. Охваченный гордостью победителя, он обратился к нему и сказал:

— Я аристократ и великодушен, а посему даю тебе выбор. Куда ты хочешь, чтобы тебе привязали камень, к рукам или к ногам?

Журдан с минуту подумал, потом спросил:

— А какая глубина в Сорге в том месте?

Бигоне ответил:

— Шесть футов.

— Тогда лучше к ногам.

Бигоне удивленно спросил:

— Почему?

— Потому, что тогда я еще смогу высунуть из воды кулак и показать его тебе и всей твоей банде.

Сознавая свое могущество, Бигоне спустил мерзавцу и это оскорбление и великодушно сказал:

— Пусть будет так, как ты хочешь. И еще: сколько времени тебе нужно, чтобы отправиться на тот свет? За час успеешь покаяться в своих бесчисленных грехах?

Журдан ответил:

— В грехах каются те, кто умирает своей смертью. Грехи убиваемого остаются на совести убийцы. А мне достаточно полчаса, чтобы начистить пряжку на втором башмаке. Сколько сейчас?

Бигоне влез на табурет и взглянул на звезды.

— Сейчас одиннадцать.

— Стало быть, в половине двенадцатого я жду.

— Пусть будет так.

Бигоне ушел с намерением сразу поспешить к господину Шуази и выпросить у него разрешение сегодня же увезти опасного разбойника на берег. От этого изверга можно было ждать, что он придумает какую-нибудь уловку и ускользнет сквозь зарешеченное окно, минуя два ряда солдат. В городе его единомышленники и подручные еще не все схвачены. Все это Бигоне утверждал на свой страх и риск, желая предать чудовище легким пыткам, что было тем с лихвой заслужено. Строптивость и равнодушие безбожника страшно разгневали его, и руки просто горели от желания привязать камень к ногам безбожника. Если же господин Шуази не согласится, он собирался подкупить Начальника караула, чтобы таким образом заполучить Журдана.

Но оказалось, что обстановка за эти несколько часов переменилась. А случилось это таким образом.

Как мы уже знаем. Национальное собрание призвало аббата Мило в Париж для дачи ответа за то, что произошло в Авиньоне. Тот 19 ноября явился на вечернее заседание и прочитал свои объяснения. Многие почтенные депутаты требовали лишить его прав Депутата Собрания. Но остальные не поддержали их, и Мило, друг разбойников и главный виновник умерщвления безоружных людей, уселся среди законодателей Франции и сохранил высокое звание Депутата Национального собрания. Он, разумеется, не забыл о своих друзьях в Авиньоне, ожидавших в тюрьме справедливого возмездия за свои злодеяния, и, выхлопотав новый наказ Национального собрания Комиссарам, незамедлительно отправился в Авиньон.

Поэтому, спеша к господину Шуази, Бигоне с большим удивлением увидел, как чернь снова собирается в разбойные шайки. Так как на сей раз он был хорошо одет и всем известен, то намеренно держался темных обочин и таким образом благополучно достиг цели. Но там ему сказали, что господни Шуази сейчас находится у Комиссаров и что те получили приказ освободить арестантов. Поспешив туда, он встретил грубый отказ, был выгнан и, услышав угрозы, только благодаря своим быстрым ногам смог скрыться. Но на пути к дому ему все чаще встречались растущие толпы черни. Наконец сборище воинственно настроенных людей преградило ему дорогу, и чей-то хриплый женский голос закричал:

— Гляньте, вон идет этот негодяй Бигоне, ненавистный враг народного друга Журдана! Он не постыдился заключить в тюрьму женщину, которая его не выдала, а свою сестру привести к пьяным солдатам для их услаждения. Хватайте его, чтобы он не успел улизнуть!

Это была дочь рыбной торговки Жозефина со своей бандой. Бигоне не успел оказать сопротивления, как был схвачен, связан и притащен в городскую тюрьму. Только на какой-то миг он опомнился в темной, смрадной камере, где окно было под самым потолком, по углам пищали крысы, а посредине, рядом с черствой краюшкой хлеба, лежал опрокинутый кувшин, а от него к самой стене тянулась лужа. Глубоко потрясенный после изведанной радости, Бигоне упал на мокрый каменный пол и недвижно застыл. Как ни велико было его горе и как ни толсты тюремные стены, все же первое время он слышал вопли, подобные непрестанному звериному реву: «Да здравствует Национальное собрание! Долой тиранов и угнетателей! Да здравствует Журдан! Смерть Бигоне!»