Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год - страница 47

стр.

Смертная угроза слышалась в словах коменданта. И сомненье взяло Михаилу — в самом ли деле руда гожая, ведь она с примесью? Да нет же, ошибки быть не может: гожая. И уголье отменное. Но комендант настаивает на своем. Что ж, он поедет снова. Поедет и докажет Козлову, какая это руда, а потом и за уголье примется.

— И тогда казна заплатит мне за находку? Ибо пропадаю безденежно голодной смертью. Им тоже, друзьякам моим.

— Ты о тех меньше заботься. Подумай прежде о себе. Тебя покамест кормить буду. А там, гляди, и плату получишь. Ежели заработаешь, конечно.

До зимы держали Михаилу в Томске. Зимой же прибыл в Томск обещанный Козловым местный умелец. Прибыл он с Урала, с Каменского государевого завода (ныне город Каменск-Уральский Свердловской области), и назвался Федором Инютиным. Это действительно был славный умелец — Михаила слышал о нем — и пришелся, когда познакомились, Михаиле по душе. Человек этот был скуп на слово, тих и благообразен.

— Проверь сани, голубь, — обронил он как-то Михаиле. — Поедем на Алей-речку сызнова...

Те же места, где были вместе со Степаном и Федором. Встречался Инютин с теми же людьми, но видел Михаила — были те люди теперь ласковей, говорливей с рудознатцами. У того же приказчика Коркинской слободы Константина Захарова прожили чуть ли не месяц. В сладости прожили и сытости. К рудному месту Федор Инютин как будто остыл, в разговорах поминал его редко. Михаила вежливо напомнил, Инютин промолчал, подождал день-другой, наконец поехали.

Больших трудов набрать руды на известном месторождении не представляло. Вскоре вернулись в Томск. Тут и комендант Козлов стал поприветливей, не кричал больше на Михаилу, не грозился — напротив, распорядился выдать Михаиле жалованье — хлебом, мукою и деньгами. И даже — как в насмешку — стал называть Михаилу «казачьим сыном» и повелел всем иным людям в приказной палате называть и «писать его в бумагах» тем же прозвищем. Михаиле сказал, что делает это с ведома вице-губернатора Петрово-Солового.

Догадывался Михаила: объегоривают его. А может, не только его? — поди узнай. Здесь на тысячи верст кругом один хозяин, Василий Козлов. И, чувствуется, сам вице-губернатор с ним заодно. И этот — Федор Инютин — тоже. «Что ж,— подумал Михаила,— плетью обуха не перешибешь — иной инструмент для этого нужен, а его покамест нету». Решил покориться. И деньги, и хлебное жалованье, и новое, пусть шутейное, прозвище «сына казачьего» — все с руки человеку подневольному. Надежно припрятал Михаила часть заработка, помня ежечасно: дома из каждого угла глядит пустыми глазницами проклятая нужда. Жил в Томске на постоялом дворе будто бы вольно, однако чувствовал себя словно скованным по рукам и ногам. Дважды намекал Козлову о том, что пора бы, дескать, и домой возвернуться — помещица Фекла Селиванова может разгневаться, да комендант лишь посмеивался над его страхами.

Тем временем в далекой Москве крепко допытывали доставленных туда по «слову и делу» Степана Костылева и Федора Комарова. Они стояли на своем, помня Михайлово: «Руда гожая, ох, гожая, друзьяки!» — и показывали в доказательство образцы той руды своим допытчикам. Судьи вертели в руках ту руду и так и сяк, призывали на помощь московских знающих пробиреров, верили и не верили. Иные из пробирных мастеров хвалили минерал, другие сомневались — уж больно необычной выглядела сибирская руда.

А она и не могла выглядеть иначе. Все трое, Степан Костылев, Федор Комаров и Михаила Волков, открыли знаменитое месторождение медно-серебряных колыванских руд, которое со временем (с 1726 года) приберет к рукам частный уральский горнопромышленник Демидов (кстати, выдаст ему это месторождение Ф. Инютин), а затем отнимет его у Демидова сама государыня-императрица Анна Иоанновна. Она так и напишет в инструкции Татищеву, который будет послан ею на Урал: «Ежели усмотрите, что заводы и рудные места Демидова, особенно колывано-воскресенские, где есть серебро, для пользы нашей надобно взять на нас, государыню-императрицу, то оные заводы и рудные места у него, Демидова, отнять». Руда и в самом деле была необычна, и ее в реестрах числили «рудой железной из Томского уезда заявителя Волкова».