Журнал «Вокруг Света» №01 за 2009 год - страница 3

На смену берету пришла треуголка, а сменившая эннен дамская шляпка стала настоящей царицей моды. Еще в XVIII веке шляпы парижских модниц стали если не самыми тяжелыми, то уж наверняка самыми громоздкими головными уборами за всю историю. Отпуская на волю фантазию, их обладательницы носили на своих прелестных головках корабли под всеми парусами, многобашенные замки и целые композиции наподобие «Изгнания Адама и Евы из рая». Часто все это великолепие помещалось не на шляпах, а на громадных пудренных париках. Не раз накануне бала слугам приходилось срочно расширять парадные двери, иначе дамы с громоздкими прическами просто не смогли бы туда войти. В следующем столетии нравы стали скромнее, но любое светское мероприятие все равно превращалось в состязание модных шляпок. Их было бесчисленное множество — чепцы, тюрбаны, маленькие «токи» с перьями-эгретами, крохотные «биби» и алые мушкетерские береты (в таком блистала на балу Татьяна Ларина). Мужчины были куда скромнее: цилиндры, котелки, а на отдыхе — соломенные канотье. Западная мода проникла в самые отдаленные уголки мира, правда, в довольно неожиданных сочетаниях. Например, цилиндры, расшитые бисером, приобрели популярность у африканских вождей, а индианки аймара в Боливии до сих пор носят такие же черные котелки, как лондонские клерки.

В Европе котелки вышли из употребления вместе с дамскими шляпками — современная мода сделала необязательным ношение головного убора, а для защиты от дождя и холода годится и вязаная шапочка, которую можно носить в кармане. Тяжеловесный шик старинных шляп и шапок остался достоянием музеев, театров и свадеб — тех мест, где человек ощущает связь с традицией и вспоминает о временах, когда о положении в обществе говорило перо страуса на лихо заломленном берете, а не кредитная карта American Express.

Вадим Эрлихман

Фото: SPL/EAST NEWS

В древности человек был центром мира, вся Вселенная была создана и вращалась вокруг него. Наука превратила нас в ничтожную песчинку, затерянную в пустоте Космоса. Но в последние годы эти две диаметрально противоположные картины мира причудливым образом соединились в концепции, которая получила название «антропный принцип».

В день своей смерти, 24 мая 1543 года, разбитый параличом Николай Коперник увидел только что вышедший из печати главный труд своей жизни — трактат «О вращениях небесных сфер». С этой книги началось изгнание человечества из центра мира, где Земля уступила свое место Солнцу . Через полвека великий фантазер Джордано Бруно поставил под вопрос и центральное положение Солнца, до смерти — увы, своей собственной — напугав общество идеями о множественности обитаемых миров. И вот четыре столетия спустя мы живем на третьей из восьми планет у рядового светила на окраине огромной Галактики. В ней 400 миллиардов звезд, еще больше вокруг нее других галактик, и это лишь крошечная часть Вселенной. А в последнее время космологи всерьез заговорили о множественности вселенных. Этот последовательный отход от представления об особом месте человечества во Вселенной в конце XX века стали называть принципом Коперника. Раз за разом он подтверждался наблюдениями, но все равно вызывал внутренний протест, ведь человеку свойственно чувствовать себя центром мира.

В 1973 году, когда отмечалось 500 лет со дня рождения Коперника, в Кракове состоялась внеочередная ассамблея Международного астрономического союза, на которую съехались сотни исследователей со всего света. Прибыл туда и молодой астрофизик Брэндон Картер. Тяготясь, как он позже писал, «непомерным преклонением перед принципом Коперника», Картер внес своим докладом диссонанс в юбилейные славословия. «Наше положение во Вселенной, — утверждал он, — с необходимостью является привилегированным, по крайней мере в той степени, чтобы допускать наше существование». Если случайно выбрать точку во Вселенной, мы, скорее всего, попадем куда-нибудь в межгалактическое пространство, где не будет ни звезд, ни планет, а лишь чрезвычайно разреженный газ — несколько атомов на кубометр. Но и внутри Галактики человек не мог появиться ни в межзвездном пространстве, ни у короткоживущих звезд-гигантов, ни на газовых планетах, ни на безатмосферных астероидах. Большая часть Вселенной совершенно непригодна для жизни, так что место нашего обитания далеко не рядовое. Это утверждение, которое Картер назвал слабым антропным (от греческого ánthrōpos — «человек») принципом, по сути, было лишь советом не слишком заигрываться с принципом Коперника и учитывать, что особенности нашего местоположения во Вселенной сказываются на результатах наблюдений.