Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год - страница 12
Особого состояния у него не было, но почтение людей было — в любом доме, начиная от шамхала, радовались ему, как великолепному собеседнику. А что еще для доброго человека надо?
В 1902 году, в канун своего 70-летия, Абдусалам Аджиев, человек, склонный к философским размышлениям, часто задумывавшийся о смысле жизни, поехал в Ясную Поляну, к другому склонному к философским размышлениям человеку, подарил ему бурку. Они беседовали. От Льва Толстого прадедушка второй раз пошел в Мекку...
В Аксае без галош ходить плохо, особенно после дождя. Улицы не асфальтированы и даже не замощены. Благо дожди здесь не часто.
Наш родовой аул уже не кумыкский. Ничейный, как бездомная собака, ютится он в степи. Понаехали в него отовсюду. А кумыков — кого выселили, кто сам уехал. В Дагестане не осталось ни одного кумыкского района! Все уничтожили.
Не поют теперь песен в наших аулах, другая там слышится речь. В Аксае, правда, пока еще сохранилось несколько кумыкских кварталов, где хоть какое-то подобие прежнего — чисто, ухожено, аккуратно. А так — грязь кругом. И вонь. «Вах, не знали, что такая дружба народов получится», — от души сказал мне один аксакал.
А еще в нашем ауле сохранилась центральная площадь и старинная мечеть, в которую ходили прадедушка Абдусалам и прапрадедушка Абдурахман. Правда, дом их мне никто показать не смог — забыли или не хотели разочаровывать?
Около мечети стояли сегодняшние аксакалы — босоногие мальчишки тех далеких времен, когда приходил сюда, в мечеть, мой прадедушка. Я смотрел на них, на почтеннейших аксакалов, с особой любовью и уважением — они ведь жили уже тогда, в его время; они несут в себе крупицу его времени. Счастливые.
Аксакалы стояли в черных папахах, в черных одеждах, все в мягких кожаных сапогах и узконосых галошах. Они стояли так же, как когда-то их отцы и деды, и так же неторопливо, с достоинством беседовали.
По площади бегали куры, две коровы медленно пощипывали куст. И если бы не наша машина, оставленная у моста, то вполне можно было подумать, что XIX век давно ушел, а XX так и не наступил в Аксае.
— Салам алейкум.
— Ваалейкум салам...
Ни о дедушке, ни о прадедушке никто, конечно, ничего не помнил, но все вдруг очень оживились, вдруг стали смотреть на меня и пришептывать: «Ах-вах-вах».
Мое московское невежество! Какой позор, разве так — с налету — разговаривают с аксакалами да еще на столь деликатную тему...
Дорогие аксайцы, по-настоящему воспитанные люди, долго не раздумывая, повели меня в фотоателье, оно рядом, в сарайчике, сфотографировали, а потом показали старинное кумыкское кладбище, которое подходило к самой реке и было очень запущено — осталось всего два-три памятника на заросшей бурьяном земле. В бурьяне возились овцы и куры.
На одном из памятников по истертым русским буквам узнал, что здесь покоится тело князя Мирзы, убитого в 18... Рядом стоял женский памятник, но стоял безмолвным — все буквы стерлись.
У кумыков на кладбищах издалека видно, где похоронен мужчина, а где женщина — по форме памятника. На мужских — обычно вырезают шар. Если же умирает очень знатный человек, над его могилой укрепляют флажок или устанавливают мавзолей.
В конце кладбища, за кустами, в сокрытии от глаз мирских,— зиярат, значит, святое место. Войти туда разрешено не всякому, Аллах покарает неверного, если он только подумает приблизиться.
Откинув калитку на пыльный плетень, мы, как положено, прочитали молитву и лишь тогда тихо вошли. Разговаривать нельзя.
Зелень. Два мавзолея. Несколько могил. Здесь вечный покой самых из самых почетных аксайцев. Один из них был помощником Шамиля, его правой рукой. Перед каждой могилой мы читали молитву... И я удивился, как же много здесь Аджиевых — за всю жизнь не встречал столь часто свою фамилию.
Но ни могилы дедушки, ни могилы прадедушки здесь не было. Их покой, не в Аксае...
Абдусалам умер в 1929 году, многое перевидев за свои долгие 96 лет. Умер в Темир-Хан-Шуре, ставшей уже Буйнакском. Тихо схоронили его, потому что и жил он тихо в скромном доме по улице Дахадаева. Я видел этот дом, потом его занял муфтий.