Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год - страница 20

— С этого и пришлось начинать, — сказал Кревсун. — Переутомленной земле, как и человеку, прежде всего следует дать покой и отдых.

Пожилая женщина в черном спортивном костюме, выйдя из сторожки, окинула нас недружелюбным взглядом и, не признав начальника, сурово потребовала пропуск.

— Свои, — произнес Кревсун как пароль, и лицо женщины осветилось улыбкой, шлагбаум был поднят, и мы оказались в непроходимых зарослях. Камыш и тростник рос здесь так густо, что порой казалось, будто машина едет по тоннелю. Лишь небо виднелось впереди.

— Три года ждали, — продолжал Николай Дмитриевич. — Поверьте, земля на косе была как утрамбованная колея. Затем появилась первая травка, песчаный грунт задернился. На берегах солоноватых озер и лагун зазеленел камыш...

Временами стена камыша расступалась, и ненадолго открывалась голубовато-зеленая гладь воды. Множество уток-шилохвосток и крякв кормилось на ее поверхности. Легко взмахивая крыльями, проносились чайки.

Увлекшись разговором, мы оба настроились, должно быть, на полное уединение и едва не врезались в грузовик, доверху груженный какой-то зеленой массой. Он возник перед нами как в горах, на повороте. Кревсун едва успел отвернуть, нажав на тормоза.

— Фу ты, черт, — ругнулся он. — Совсем забыл. Бригада тут у нас морскую траву собирает. Комка по-здешнему называется. Не горит, никакая пакость в ней не заводится. Раньше-то ею диваны да матрасы набивали. А сейчас используют как утеплитель при строительстве скотных дворов. Тоже дело. Мы разрешаем. Заодно и берега косы очищают.

Мы въехали в заросли лоха, акации, тамариска. Пожелтевшие прутья тростника пронзали крону деревьев, и, если бы не продуманная строгость рядов посадки, можно было бы предположить, что мы оказались в среднеазиатских тугайниках.

— Только фазанов не хватает, — невольно воскликнул я.

— Есть, — ответил Кревсун. — Два вида завезли. Возможно, увидим.

Он с увлечением начал рассказывать, как нелегко было вырастить на косе лес. Бродячие пески заносили посадки, губили саженцы. Вначале кустарники приживались на расстоянии не ближе, чем в сто метров. И только дождавшись, когда они подрастут, можно было подсаживать другие, уже между ними. На всю работу по восстановлению растительности на косе ушло без малого десять лет. За это время природа косы не только восстановила свой прежний облик, но и обогатилась новыми видами.

На одном из деревьев я приметил гнездо сороки. Зная, что обычно в охотничьих заказниках эту птицу не милуют, уничтожают, как и лису, я указал на него Николаю Дмитриевичу.

— Пусть живет, — ответил он. — Хороший признак. Сорока, где лес худой, жить не станет. К нам и удоды теперь прилетают, а, было дело, однажды даже лоси пожаловали. Как они узнали о существовании леса, до сих пор в толк взять не могу.

В это время впереди на фоне полупросвечивающего кустарника мелькнул силуэт крупного зверя. Это была самка оленя. Она метнулась в заросли, но, отбежав немного, остановилась, разглядывая людей.

Николай Дмитриевич рассказал, что оленей привезли на косу несколько лет назад. Первое время держали в загоне. Егерь кормил их из соски, а как оленята подросли — выпустили. И вот с тех пор живут они здесь. Сформировалось стадо. Вожак изгоняет холостяков. Были случаи, когда те переплывали залив, заходили в город, но затем вновь возвращались на косу. Стадо растет, каждый год рождаются оленята.

Неподалеку от оленухи мы приметили двух почти взрослых молодых оленей. И когда направились к ним, решив разглядеть поближе, перед нами внезапно поднялся из зарослей тростника словно гора олень-самец. Его огромные рога разметались над головой, как раскинутые крылья птицы. Олень был великолепен в своей мощи — это был, несомненно, вожак, и я растерялся, не зная, что делать. Словно вдруг я очутился в дремучем лесу. Разгневанному хозяину зарослей, казалось, ничего не стоило атаковать нас.

— Малыш, Малышка, — воскликнул Кревсун. — Ну вот и встретились. Гляди-ка, какой красавец вымахал.

И вожак в тот же миг повернул голову, перестав обращать на меня внимание. Я заметил, что в глазах вожака не было и тени страха. И злобы к людям, оказывается, никакой не питал. Он встал потому, что едва не наступили на него. В траве олень отдыхал.