Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год - страница 30

Дней десять назад? Как-то не верится. И то, что вода здесь была коренная, подземная, тоже непохоже. Видимо, в пору сильных ливней сюда стекали поверхностные воды. Штольня, по которой мы сюда пришли, как я уже говорил, все время понижалась. Ливневый поток несся по ней, сметая с пути тырсу, а потом взбаламученная вода отстаивалась и оседала на дне камеры слоем глины. Но все же в этот день я попробовал подземную водичку. Как ни торопился мой провожатый к выходу, я медлил, задерживался на каждом углу (здесь столько было замет тех страшных дней!), и, отсвечивая лампе, из черноты бокового хода вдруг сверкнула капля воды. Я подошел. Капля набухала на конце ржавой проволоки, прикрученной к вбитому в кровлю гвоздю. Среди камней валялась почти в труху проржавевшая консервная банка с оборванной проволочной дужкой. Проволока на банке была такая же, как и на гвозде. Видимо, там она и висела, пока не оборвалась...

— Батя, иди сюда! — закричал я. — Смотря, какую воду они пили!

Старик отозвался недовольно:

— Чего там? Пошли, пошли! Керосину в лампе, поди, совсем не осталось!

Капля была высоко. Я ее снял тыльной стороной ладони. Слизнул. Холодная, чистая капелька влаги... Не в этой штольне, в другой, помню, попалась мне как-то стеклянная баночка, прикрепленная проволокой к длинной палке. Я тогда никак не мог сообразить, что это за устройство. А теперь подумал: наверное, они так собирали капли с высоких потолков. Ходил человек, задрав голову, и собирал...

Завтра я приду сюда опять. Приду один. Никто меня не будет торопить, никто не помешает. И возможно, эта штольня откроет мне что-то новое о страшных днях войны.

Не меньше часа скитался я по осыпям и ложбинам, отыскивая вчерашний ход. Память подсказывала: обрывчик, кусты сумаха, за кустами — дыра. Но здесь, на пустыре, везде обрывы, везде растет сумах, а щелей и заходов не сосчитать. Попробуй отыщи ход, если его к тому же прикрывает бугор. Видимо, когда-то этот лаз пытались взорвать и засыпать: стена обрыва рухнула и частью скатилась обломками под землю, а частью осталась бугром. В трех шагах пройдешь, не заметишь.

Но вот я опять под землей. Наверху разгорается знойный день, а здесь прохлада и сумрак. Спешить некуда, пусть глаза привыкнут к темноте. Постепенно она рассеивается. Я вижу с одной стороны щель, заполненную сияющим небом, а с другой — две черные штольни, уходящие в глубину. Пойду по вчерашней, левой, и буду смотреть только на стены.

Пока из-за спины достает дневной свет, иду в полумраке с опущенным фонарем.

Поворот. Чернота. Луч фонаря пробивает ее, и сразу видно, что штольня опускается. Должно быть, разработка шла по залеганию каменного пласта. Штольня как бы подныривает под верхний ярус каменоломен. Оттого-то, наверное, я вчера ни разу не увидел щели или просвета на поверхность, не то что в других штольнях, где через каждые сорок-пятьдесят шагов сверху цедится дневной свет — дыра, просаженная взрывом. А этих ходов немцы, надо полагать, своими взрывами не доставали. Не доставали, но сотрясения вызывали обвалы и здесь. То и дело путь перегораживают толстенные коржи с обрушенной кровли.

Стоп! На стене надпись. Углем, женским округлым почерком набросана фраза:

«Лина, как ты сюда попала, где твои дети?»

Будто вскрик в тишине! И все подземелье вдруг застыло в ожидании ответа, устремив из темных углов взоры на освещенный кусок стены. «Лина... как ты сюда попала... где твои дети?»

Едва ли эта надпись могла появиться после войны. Зачем женщине ходить под землей, и кто бы стал задавать ей тут такие вопросы? Эта фраза — документ военных дней... В неразберихе, в подземной толчее кто-то узнал свою родственницу, знакомую или соседку. Думали, она с детьми эвакуировалась, а она здесь и одна. И ничего не понимает, не слышит. Контузило во время бомбежки? Или потеряла рассудок? И тут-то ее знакомая, тщетно добивавшаяся от нее ответа, написала углем на стене свой вопрос...

С трудом отрываю ноги от пола, иду дальше. Здесь были «жилые кварталы» подземелья. На стенах копоть от костров, от светильников. Кое-где гвозди, мохнатые от ржавчины, в красноватых блестках. Народ теснился поближе к стенам, оставляя по центру штольни лишь узкий проход. А вот перед поворотом в боковой ход размашистая надпись: «Ходить строго запрещено».