Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год - страница 33

Ободряюще тарахтит спичечный коробок. Вспыхивает спичка. Тьма озаряется. Я выхожу из этого состояния в знакомый мир.

Поднимаюсь, отряхиваюсь и с некоторым недоумением гляжу на выход из камеры, разделенный надвое каменной полуразрушенной стенкой. Куда мне идти — направо или налево? Вон у выхода на стене начертан углем знакомый знак. Помнится, когда я сюда заворачивал, это изображение было с правой стороны. Значит, надо выходить налево. Да, да, вот еще одна примета — трещина в потолке. Заходя, я стукнулся макушкой о кровлю, присел, вскинул взгляд — как раз надо мною была черная зигзагообразная трещина. Все ясно. Вперед!

Со свечой слишком скоро не пойдешь: приходится прикрывать пламя ладонью. Но ничего. Главное, знать, что шагаешь правильно. Скоро появятся знакомые рисунки, а там... Но постой, постой! Туда ли я иду? Передо мною на стене — фрегат с развернутыми парусами. Его я вижу впервые. Надо вернуться!

Вернулся на прежнее место, начал осматриваться... Пламя свечи дрожит на желтоватых поставах, на бугристой, исчерченной трещинами кровле; справа, слева — черные вырезы ходов. Куда же идти?

На полпути к выходу, на верном уже пути, я успел заметить еще одну надпись. Внизу стены корявыми и слабыми буквами было выведено: «Смерть фашис...» Почему, думалось мне, второе слово оборвано? И почему написано так низко, почти у пола? Может, человек писал лежа, из последних сил?..

Эта надпись и другие, уже знакомые, опять догоняли меня, кидались справа и слева живыми голосами. Они словно спешили со мной на поверхность, спешили, не могли поспеть и, оставаясь в темноте, кричали вослед, чтобы я не забыл о них.

А наверху была глубокая ночь, полная звона сверчков. Город спал. Один лишь в ночи не спал, качался, опадал и вставал снова далекий вечный огонь на горе Митридат.

Теперь не дает покоя мысль: может быть, нужно делать фотоальбом «Говорят камни Аджимушкая»? Они действительно говорят, и надо, чтобы их услышало как можно больше людей. Об этом у нас был разговор с заведующим Аджимушкайским филиалом Керченского музея Сергеем Михайловичем Щербаком. Альбом будет иметь силу подлинного документа. И может быть, кто-то из старых керчан, глядя на эти рисунки и надписи, вспомнит самого себя, соседа или воинов, с которыми пришлось сидеть у подземного костра. Вспомнит и скажет о них свое слово.

Василий Маковецкий \ Фото А. Маслова

«Вас ждет хумпус-бумпус»

Вот уже десять дней судно «Керамик» бороздит океан, направляясь из Новой Зеландии в Панаму. Поздним вечером, когда мы с радистом Гнистеном доигрываем очередную партию в шахматы, в приемнике вдруг раздаются слабые позывные. Радист поворачивается и, положив ладонь на телеграфный ключ, выстукивает несколько сигналов. Тотчас же из приемника послышались новые звуки морзянки...

— Вызывает станция на острове Питкерн, — поясняет радист. Он прислушивается, и на бумаге появляются слова: «ВЫЗЫВАЕТ ТОМ КРИСЧЕН ПИТКЕРНА ТЧК РАЗЫЩИТЕ ПАССАЖИРА ЗПТ СЛЕДУЮЩЕГО НА ОСТРОВ».

— Пассажир сидит рядом со мной, — выстукивает Гнистен в ответ.

Наступает небольшая пауза. Я очень волнуюсь: если не удастся сойти на берег сейчас, придется плыть на «Керамике» в Панаму еще двенадцать суток, оттуда через Лос-Анджелес снова возвращаться на самолете через океан в Новую Зеландию, чтобы три месяца спустя сделать еще одну попытку высадиться на Питкерне. А мне необходимо попасть туда: ведь на острове живут потомки мятежников с «Баунти». Ради поисков следов «Баунти» я и совершаю свое путешествие по Южным морям.

Волноваться мне приходится недолго. Через несколько минут радист на острове выстукивает: «ЛЮБИТ ЛИ ПАССАЖИР ХУМПУС-БУМПУС?»

Радист вздыхает:

— Радиотелеграф на Питкерне — самая удивительная станция в мире. Случается, что Том запрашивает концовку какого-нибудь фельетона или рассказа, помещенного в новозеландских газетах. Надо думать, остальные островитяне сидят вокруг Тома и жадно поглощают все новости.

Мы запрашиваем Тома, что значит «хумпус-бумпус». Быть может, что-нибудь, связанное с высадкой на остров?