Журнал «Вокруг Света» №04 за 1967 год - страница 9
— Но как?
— По крайней мере держать Советский Союз в курсе всех военно-политических событий, которые происходят в Болгарии. Прежде всего — знать все о происках фашистской Германии.
— Но как это сделать? — повторил Никифоров.
— Убежден, что ты будешь с нами... Слушай: я поддерживаю прямую связь с генеральным штабом Красной Армии.
— Ты — советский разведчик?
— Да. Потому, что я сын Болгарии.
Генерал Никифоров без колебаний согласился помогать Александру Пееву. Никифоров понимал: от его решения зависит положение в обществе, карьера, благополучие семьи, сама его жизнь. Но что значит все это по сравнению с судьбой родины? Он солдат. Не царя, а отечества...
Знание обстановки, участие в заседаниях высшего военного совета, обширные связи среди генералитета и во дворце помогали ему быстро находить ответы на вопросы, которые интересовали Пеева. Суть их сводилась к следующему: болгаро-немецкое военное сотрудничество; передвижение немецких войск в Болгарии и на всем Балканском полуострове; правительственные переговоры с Берлином; планы царя в связи с присоединением Болгарии к пакту агрессивных держав...
Пеев и Никифоров встречались, как и прежде, нечасто. Обычно вроде бы случайно за столиком сладкарницы на углу у городского сада или во время прогулок по городу. Иногда Пеев являлся прямо в служебный кабинет генерала в судебном отделе: адвокат пришел по делу своих подопечных. В наиболее срочных случаях использовали в качестве связных своих жен, а также жену радиста Попова — Белину.
Вскоре Пеев сказал Никифорову, что Центр утвердил его членом группы. Отныне его псевдоним — «Журин».
13 июня 1941 года генерал Никифоров явился на доклад к министру.
— Придется вам подождать, — остановил его в приемной адъютант. — У министра германский посланник Бекерле.
Наконец дверь кабинета распахнулась. Министр проводил посланника до самой машины. Вернулся, пригласил Никифорова. Его доклад слушал рассеянно. Лицо его было озабоченным. Прервал на полуслове:
— Все это малозначительно. Приближаются куда более важные события, они потребуют от нас удесятеренной энергии.
— Какие события? — стараясь не проявлять чрезмерного интереса, спросил Никифоров.
— Только что Бекерле сообщил мне решение фюрера: Германия начнет войну против России в конце этого месяца.
Министр встал из-за стола, нервно заходил по кабинету.
— Все приготовления завершены. Нападение будет совершено по линии сухопутной границы, а также с воздуха и с моря...
Министр перевел дыхание и бодро добавил:
— Фюрер убежден, что это будет блицкриг.
Война должна завершиться полной победой за три недели.
Он замолчал. И вдруг спохватился:
— Вы понимаете: это сугубо секретная информация. Но я так взволнован, что не мог не поделиться с вами!
В тот же вечер станция на улице Царя Самуила вышла в эфир по запасному, аварийному каналу связи:
«Журин сообщает: по сведениям, полученным непосредственно от военного министра, Германия в конце месяца совершит нападение на Советский Союз. Все приготовления завершены. Нападение произойдет...»
«Разрешите представить: товарищ Журин!..»
28 апреля 1943 года, поздно вечером, генерал Никифоров был срочно вызван в министерство.
В голосе дежурного офицера, хотя и звучал он с обычной почтительностью, Никифорову почудилось что-то недоброе. Предчувствие? Возможно. Но не только... Он понял, что кольцо смыкается, когда услышал в зале высшего военного совета произнесенное Кочо Стояновым имя «Журин». До того момента псевдоним Никифорова был известен в Софии только ему самому и Пееву. Отныне известен и врагам.
От дома генерала до военного министерства было недалеко. Обычно он проделывал этот путь пешком. На этот раз Никифоров вызвал машину. Приказал шоферу сделать большой круг по городу — и не гнать.
Черный «мерседес» генерала неторопливо плыл по улицам вечерней Софии. В толпе много военных. Много немцев. То и дело попадаются на костылях.
В зеркальце, прикрепленном над ветровым стеклом, Никифоров увидел отражение машины с притушенными фарами: она следовала за его «мерседесом». «Следят?.. Может быть, — с неожиданным для себя спокойствием подумал Никифоров.— Я сам выбрал свой путь. Да и успел не так уж мало за эти два года...»