Журнал «Вокруг Света» №04 за 1985 год - страница 24
И Бори приступил к строительству замка по своему проекту.
— Прошло восемнадцать лет с тех пор... Неужели восемнадцать?! — прошептала Илона и взглянула на открытую дверь комнаты. Она почувствовала себя усталой. Посмотрела на скульптуру, но теперь уже с чувством глухого, сильного раздражения: «Зачем он их делает? Зачем...»
В коридоре послышались твердые шаги Бори.
— Я не буду позировать, Ене,— тихо сказала Илона.
Бори молчал. В глазах его появилось напряжение. Он как можно мягче спросил:
— Что случилось, Илона?
Она глубоко вздохнула и, подавляя желание разрыдаться, ответила почти шепотом:
— Я стала старой и некрасивой, Ене. Он хотел что-то сказать, но она заговорила снова:
— Почему тебе нравится делать эти скульптуры? Ты разминаешь пальцы?
— Послушай меня.— Бори заговорил медленно, раздумывая над каждой фразой.— Красота, твоя красота, остается для меня прежней. Но особенно прекрасна красота в движении... полуденное небо ничуть не хуже утреннего, а лето не хуже весны. И все это движение красоты, Илона.
Через час она сидела в мастерской, и глаза ее восторженно блестели, когда Бори всматривался в нее перед тем, как нанести на камень очередной резкий штрих.
...Желтые грязные листья понеслись по земле. Илона видела, как листья прилипали к лужам, к стволам деревьев. Статуя вдруг покачнулась и рухнула на землю. Отломилась белая мраморная кисть, отлетела в сторону, перевернулась, как бы цепляясь за жухлую траву, и застыла вверх ладонью. Все стихло. Белые неподвижные глаза статуи уставились в небо, а к каменной щеке прилип желтый листок.
Илона вздрогнула и проснулась.
За окнами лил дождь, посвистывал ветер. Распахнулись ставни и с глухими ударами бились о стену.
...Бори вернулся из города в полдень. Едва он вошел в дом, сказал:
— Беда, Илона. Началась война.
Немцы обосновались в Секешфехерваре крепко, город сдавать не собирались.
Однажды Илона, услышав гул моторов, подошла к окну. Она увидела, как в сад входят немецкие солдаты, а несколько офицеров в темных плащах, остановившись у большой гранитной вазы, о чем-то громко разговаривают.
— Ене! Ене! — она вышла в коридор и торопливо пошла к мастерской, в которой с раннего утра находился муж.— Ене, солдаты!
Бори подошел к окну на секунду:
— Пойду вниз, узнаю, что они хотят...
— Только...— Она умоляюще посмотрела на мужа.— Только будь с ними поспокойней.
Внизу послышались голоса и топот ног. Бори торопливо пошел к лестнице, ведущей в холл.
Илона вернулась к окну и в прорезь штор стала наблюдать за тем, что происходило в саду.
Она увидела, как солдаты втаскивают и складывают на землю какие-то ящики и бревна. Двое совсем еще молоденьких остановились у ее скульптуры и, о чем-то переговариваясь, весело засмеялись. Потом один из них подошел к скульптуре, обнял ее за плечи и положил руку на грудь. «Мальчишки,— раздраженно подумала Илона.— Невоспитанные мальчишки...» И тут она увидела, как второй солдат, расстегнув штаны, подошел к статуе с другой стороны и начал мочиться на пьедестал, на котором, преклонив колени, стояла каменная Илона.
Илона отшатнулась от окна.
Когда в комнату вошел Бори, она резко повернулась к нему:
— Что?
— Завтра мы должны уйти отсюда,— растерянно проговорил муж.— Они так и сказали: «Вы должны уйти отсюда». Им нужна гора, на которой стоит замок, и сам замок. Кажется, отсюда хорошо стрелять или что-то там еще, я не понял. Они сказали, что идут русские...— Он прислушался к шуму, доносившемуся из окна.— Все, Илона, это конец...
В саду гудели моторы машин. Потом грузовики, подвывая и буксуя, начали отъезжать.
...Подступила ночь. Гул и грохот, доносившийся в тишине, усилился, и уже казалось, что эти звуки войны владеют целым миром. Но всякий раз, когда орудийные раскаты приближались новой волной, Илона испуганно смотрела на мужа:
— Ене, это совсем уже близко...
Спать они легли поздно, но сон не шел, и Илона неожиданно для себя, вспомнив слова старой молитвы, беззвучно зашептала ее, повернув голову в сторону окна, за которым, раскачивая сумерки, тяжело бились ветви близких деревьев.