Журнал «Вокруг Света» №04 за 1988 год - страница 10
Неслыханная удача! Мир поворачивался ко мне лучшей своей стороной. Мало того, что я окончательно убедился в существовании Чащи и получил официальное, можно сказать, приглашение побывать в ней — за взволнованными строчками письма я почувствовал, разглядел родственную мне душу, единомышленника...
По горячим следам я отправил Коврижных телеграмму и через неделю получил ответ:
«Договорились! К концу августа закончу свои дела — ив отпуск. Жду Вас в первой декаде сентября...»
3
Шел уже четвертый день, как я приехал в поселок Благоево. Мы с Коврижных, можно сказать, вполне освоились друг с другом, и на рыбалку съездили, и в ближайшее лесничество, где директор похвастал своими чудо-саженцами, и взглядами обменялись, в которых нашли много общего, и все же каждый из нас так до конца и не представлял, какими мы будем там, в Чаще, когда окажемся с глазу на глаз с первозданным лесом.
Четвертый день на обеденном столе валялась директорская памятка, которую я успел выучить наизусть: «Вашка — Пинебаза — лес Пришвина. Взять с собой: Спирт 1 л. Бинокль. Запасные очки. Два топора. 4-й том собр. соч. Пришвина. Фотоаппарат. Патроны 50 шт. Карту южной части Ертомского лесхоза...»
Все эти вещи давно были сложены в рюкзаки, но за окном уныло шелестел дождь, навевая тревожную смуту, и диспетчер аэропорта на наши бесконечные запросы отвечал коротко и неумолимо: «Вылет отменяется!» И мы с Николаем Васильевичем поневоле предавались разговорам и размышлениям.
— Человек обмирал от страха и тем не менее шел в лес,— неторопливо рассуждал Николай Васильевич.— Он озирался, вздрагивал от шорохов, крестился почем зря — и все же работал в лесу. Выбирал, что сгодится для дела, без чего не прожить. Так и шло в веках. А какие слова придумал он для леса! И все пугающие, настораживающие. Вы только вслушайтесь: «дебри» — глубь-глубина лесная, «пуща» — дремучая глушь, «чаща» — сплошной лес, который ни пройти, ни проехать. А «чапыжник», когда деревья хватают тебя всеми своими ветками? Даже леший и тот, верно, от слова «лес»... А что касается Пришвина,— добавил Коврижных,— то время для его понимания леса пока не пришло. Помните, писатель призывал не страшиться леса, попытаться осмыслить его, «научиться чувствовать у деревьев столетия, как наши годы...».
Николай Васильевич не договорил. Лес был для него первейшая радость и одновременно — неутихающая боль. Пройдя за двадцать с лишним лет всю иерархию лесного специалиста — от рядового обходчика до директора одного из крупнейших в Коми АССР лесных хозяйств,— Коврижных, кажется, уже привык к тому, что по его следам шла армада лесозаготовителей, сводя один таежный гектар за другим, и все-таки не мог смириться с тем, что они делали с этими лесами. Он учился осмысливать природу, искать в ней причинно-следственные связи. А вместе с тем был вынужден выписывать порубочные билеты лесопромышленным предприятиям и видеть, как тяжелая техника, не щадя подроста, вламывается в леса, оставляя после себя зияющие плеши. С зоркостью следователя Коврижных контролировал расчетную лесосеку — есть такой термин в лесной экономике, регламентирующий объем и качество рубок. Но его, как правило, обводили вокруг пальца, шпыняли на собраниях, били рублем и окриком сверху — и все ради того, чтобы заготовители могли досрочно отрапортовать о сверхплановых «кубиках» леса, сулящих премии и награды. Хотя нередко после ликующих рапортов об этих «кубиках» напрочь забывали и вся древесина, сложенная в штабеля, лежала годами, гнила и трухлявела, превращаясь в прах.
Я видел эти штабеля. И видел мрачное лицо директора, который знал эти бревна еще живыми деревьями и даже помнил делянку, откуда они были свезены. Однако все эти утраты не убили в нем здорового чувства протеста: несмотря на «шишки» и насмешки, Коврижных упрямо гнул свою линию, коршуном налетал на злостных порубщиков, и в леспромхозах знали его тяжелую десницу.
О лучшем спутнике в Чащу можно было и не мечтать...
Ми-2 свалился на нашу голову без всякого предупреждения, и мы, едва заслышав гул двигателей, понеслись на окраину поселка к вертолетной площадке. Наконец-то пробил крылатый час!.. Николай Васильевич сел рядом с пилотом, а я с собаками устроился в салоне.