Журнал «Вокруг Света» №05 за 1982 год - страница 38

Первый взгляд, сразу как войдешь, конечно, на фигуру Оранты, на ее жаркое мерцание посреди громадной алтарной полусферы. Говорят, в старину эту Богородицу прозывали Большеголовой; у софийской Оранты действительно очень длинное, очень большое, сравнительно с крупным телом, лицо. Но, думается, гораздо важнее нам помнить другое —: что еще ее звали Стеной Нерушимой. И что каждый житель древнего Киева знал: пока Стена Нерушимая стоит, простерши в молитве за всех людей свои руки, сильные и напряженные, до тех пор и город будет стоять. Мы теперь видим: она устояла, содрогаясь когда-то от грохота Батыевых стенобитных машин, а в наш век — от подземных толчков, канонад и бомбардировок...

Остается пройти еще несколько сот метров, обогнуть площадь с памятником Богдану Хмельницкому, и снова по Владимирской улице, к самому ее началу, где будто в воздухе парит яркое барочное пятивершие растреллиевского Андрея Первозванного. Мне почему-то кажется, что сюда, на кромку Старокиевской горы, приходили, непременно должны были приходить все, кто когда-либо не наспех навещал город, и если кто сюда не добрался, то можно вообще усомниться в том, что он этот город навещал.

Да, современный Киев — это и запруженный людским половодьем Крещатик, и отъединенные Печеры, и светлеющие за Днепром Русановка и Дарница, и Владимирская горка, и растущие не по дням, а по часам новостройки Голосеева, и шевеление портовых кранов над летописной Почайной, и картинные Липки, и живописные Выдубичи. Но прежде всего Киев — это Старокиевская гора. Она и Подол, что шумит у ее подножия.

Что за особая сила притяжения у Старокиевской горы? Может, на это нам лучше всего ответил бы автор «Слова о полку Игореве»? Вспомним: после удачного бегства из плена Игорь прибывает в Киев и едет «по Боричеву к святей Богородици Пирогощей». Похоже, эти слова писал очевидец события; он стоял где-нибудь здесь, у самой кромки горы, и хорошо видел, как князь новгород-северский спускается по крутому Боричеву взвозу на Подол, к днепровской пристани, чтобы дальше добираться к себе домой водным путем. И внизу, под горой, там, где начинается взвоз, проезжает он мимо каменной, нарядной, лишь недавно выстроенной Пирогощей. И, глядя на эту праздничную картину, невольно умилялся сказитель: «Страны рады, грады веселы».

К рассказу автора «Слова», наверно, многое мог бы добавить другой писатель, живший уже в двадцатом веке,— причем юные свои годы он провел именно здесь, в одном из домов по Боричеву, ныне Андреевскому взвозу. Михаил Афанасьевич Булгаков и своих героев из «Белой гвардии» и «Дней Турбиных» поселил здесь же, на взвозе, только назвал его не Андреевским — Алексеевским. В уютный и милый дом Турбиных морозной ночью, полной гулов близкой канонады, пробираются их друзья; здесь за глухими шторами звенят хрустальные рюмки и звучат отчаянные здравицы, бодрится-бренчит гитара, здесь перед образом зыбится огонек лампады, и женщина жарко молится за своего брата, умирающего от раны.

А не по этой ли старой брусчатке чиркала подкованными сапогами ватага гоголевских бурсаков во главе с Остапом Бульбой? Академия и Бурса на Подоле, внизу, а наверх приманивают молодых людей тенистые сады состоятельных горожан, жажда приключений.

Кажется, литературными воспоминаниями напитан сам здешний воздух, и трудно поверить, что не приходил сюда Пушкин — в пору своего гостевания в Киеве, у Раевских. Или что не стаивал тут подолгу, над самой кручей, творец «Кобзаря».

Тут даже предутренний туман, ползущий над усадьбами Подола, способен пробудить в душе образы родной истории. И тогда читаем такие строки, как у Миколы Вороного:

Зi сну потягаючись, вийшов I став

Над мiстом козак величезний,

Немов Остряниця або Святослав,—

Старезний, старезний.

Чуб довгий схилився йому на жупан

И хвилями вус розпустився...

Стоiть, поглядае мов сич дшуган,

Чолом похилився.

Наверное, не один час можно простоять на смотровой площадке Андреевской церкви или возле фундаментов Десятинной, если бы не притягательная сила Андреевского взвоза, так и влекущего побрести по нему вниз. Жилые дома идут как бы лестничными уступами, приспосабливаясь к извивам дороги, и сразу за домами почти отвесные скалы, где даже тропу не протоптать, где только цепкий кустарник устоит на ветру. Вот за очередным поворотом и булгаковский кирпичный дом, отмеченный совсем новенькой мемориальной доской.