Журнал «Вокруг Света» №05 за 1982 год - страница 41

— Значит, явление новой культуры имело еще и свой четкий нумизматический признак: римские монеты уступают место византийским?

— Да, именно с этой поры восточнославянская народность вступает в прочные многовековые отношения с Византией.

Я прошу собеседника показать в натуре хотя бы некоторые места раскопок, которые существенно обогатили археологическую летопись города.

— Мы можем даже не выходить из помещения,— улыбается он.— Достаточно взглянуть в окно. Вот здесь, под окнами, проходит стена каменной ротонды — сейчас она присыпана,— которая, видимо, была помещением для княжеско-боярских совещаний, служила прототипом думных палат. Правда, характер каменной кладки, другие археологические признаки показали, что здание сооружено сравнительно поздно— в XII — XIII веках...

— А если нам подойти к противоположному окну, то напротив окажется фундамент Десятинной церкви X века?

— Да, которую, кстати, еще сравнительно недавно считали самым старым каменным сооружением в Киеве. Л сейчас мы выйдем на Владимирскую улицу, пересечем ее и в тридцати метрах западнее Десятинной увидим раскопанный фундамент каменного княжеского дворца, который на сто с лишним лет старше соборной церкви. В этом дворце, возможно, жил еще князь Аскольд. Кстати, здание также сооружено в форме ротонды, так что традиция круглых в плане строений соблюдалась киевскими зодчими в течение столетий...

Мы идем по Десятинному переулку, он выводит на западную кромку Старокиевской горы, и тут я про себя сокрушаюсь, что сколько раз ни был в Киеве, все меня что-то отводило от этого коротенького маршрута, вдруг открывающего перед зрителем, может быть, самую сокровенную, самую живописную и уж, безусловно, самую насыщенную историческими реалиями панораму города.

Мы видим громадный, поросший старыми деревьями яр, по дну его струится улица невысоких кирпичных и деревянных домишек, дальше — еще гора, узкая, мысообразная, необитаемая, за нею угадывается другой яр, и за ним опять гористый склон.

— Этот вот узкий мыс — гора Детинка,— поясняет Петр Петрович.— Ею разделены две долины, два древнейших киевских урочища. Улица, которая нам видна внизу, называется Гончарной, тут с древнейших времен селились гончары, представители ремесла, без которого, наверное, не была бы возможна и наука археология в полном ее объеме. По крайней мере, многими своими выводами о первоначальной истории Киева мы обязаны именно здешним гончарам, их ремеслу и искусству, по которому можно, к примеру, отличить изделия пятого века от кувшина или светильника десятого-одиннадцатого столетий. В соседнем яру, за Детинкой, расположена Кожемяцкая улица, тоже одна из самых старинных в Киеве. Там селились кожемяки, и один из них упомянут в «Повести временных лет»; это тот самый Переяслав Кожемяка, который при князе Владимире успешно единоборствовал с печенежским богатырем.

Две древнейшие улицы лежали сейчас внизу как-то устало и отрешенно, будто во власти смутных воспоминаний. Лишь изредка оттуда совсем по-деревенски взлаивали собаки и доносило горьковатым печным дымом. Синие предзакатные тени уже бродят там, зато яркой охрой горят склоны двух гор, отделяющих это урочище от шумного Подола.

— Ближайшая к нам гора — Замковая, или Фроловская,— продолжает археолог.— Ее еще неправильно называют Хоревицей, но гора, на которой поселился младший брат князя Кия, не эта. Она отсюда не видна, потому что ее заслоняет следующая за Замковой гора — Щекавица. На всех этих горах, так же как и на той, где стоим, производили мы раскопки, и везде отмечены следы поселений эпохи Кия и его семьи.

Если хоть раз побываешь на месте недавнего раскопа, то это место всегда отличишь — по неровностям земляной засыпки. Так и сейчас, стоило оглядеться, я стал эти следы раскопов обнаруживать — то в трех, то в десяти, то в пятнадцати метрах от нас. Да, тут, на краю Старокиевской горы, почти каждая пядь земли проверена, изучена, бережно перебрана в руках, ищущих то черепок давнишней керамики, то пряслице с процарапанной на нем надписью, то монету, то вислую печать, то наконечник стрелы, то плоскую плинфу, то кусок штукатурки со следами настенной росписи, исполненной здесь во времена, когда не приходил еще с севера Олег и не народился еще Святослав.